Неизвестно - Untitled.FR11

Паша прилегла на кровать и долго смотрела на светлеющий проём окна с лёг­кими занавесками и алеющими пятнами герани: с этого времени, где бы она ни жила, на её окне стояли эти цветы, первые цветы её юности, ставшие свидетелями её первой и последней любви.

* * *

- Киселёва! Киселёва! К главврачу! - всё чаще слышался этот возглас в кори­дорах больницы.

Паша уже привыкла: за какой-то месяц она стала незаменимой помощницей Старкова. Нужно было навести порядок в выдаче и учёте медикаментов: на днях сестра Мандрыкина дала пациенту вместо микстуры выпить нашатырного спир­та! Пришлось устраивать специальные шкафы с замочками и надписями на них названий лекарств. С этим Паша справилась, и уже без её ведома никто не мог раздавать таблетки.

Беспорядок царил и в приёмной, посетители подолгу ждали, пока их запишут к врачу. Особенно тяжело было с безграмотными стариками, приходилось долго выслушивать и затем терпеливо объяснять необходимое. Терпением местные медсёстры не отличались, вели себя высокомерно, ждали подачки, как батюшка в праздник. Борис Николаевич только что уволил двух таких и назначил Пашу старшей сестрой. Селяне стали звать Киселёву ласково «наша докторица», ведь она и выслушает терпеливо, и объяснит всё толком, успеет завести карточку и проводит к нужному врачу. А главное - всё это делает от души, бескорыстно, от подношений отказывается.

Кроме повседневных забот в больнице приходилось акушерствовать при ро­дах, а также выезжать с врачами по вызову. Паша возвращалась в свою комнату с геранью на окне поздно, быстро засыпала, а утром вставала с петухами, чтобы успеть привести себя в порядок и разобраться с записями в регистратуре.

Была у неё хорошая помощница, Маняша Селивёрстова, она окончила курсы медсестёр и подумывала поступать учиться. Старше Паши на год, она, тем не менее, беспрекословно подчинялась Киселёвой. В отличие от Катьки, Маня роди­лась молчуньей, разговорить её было нелегко, но, так же как и Катерина, любила ходить в клуб. Паша часто вспоминала Катеринку: подруга детских лет получила распределение в тот венерический диспансер, в котором они когда-то проходили практику. Теперь её заменила Маняша.

Маня жила в многодетной семье колхозного учётчика и в выходные дни летом подрабатывала там, где требовалась рабочая сила. Ростом на голову выше Паши, крепкого сложения, с высокой грудью и пшеничного цвета косой, она напомина­ла скульптурный монумент колхозницы, её совсем не лёгкая поступь по полам больницы была слышна издалека. Если нужно было передвинуть мебель - без Маняши не обойтись!

Так или иначе, но человек нуждается в близком существе. А Паше непременно нужно было кого-то опекать, наставлять, о ком-то заботиться. Несмотря на могу­чую фигуру, душой Маня была как ребёнок: Пашин диплом фельдшера казался ей недосягаемыми лаврами. В клубе, который они, несмотря на усталость, посещали каждую неделю, Маняша была тиха, как «украинская ночь». Она часами могла молча стоять у стены, без движений, вперив взгляд своих огромных, по-детски чистых глаз в пространство между сценой и потолком.

Парней, желающих пригласить Маню даже на медленное танго, не оказыва­лось, и она свыклась, с этим, никогда не сетовала на такое положение вещей, да и втайне страшно боялась, что её кто-то может пригласить и вывести за руку на середину зала.

Выражение «украинская ночь», употреблённое в связи с впечатляющим разме­ром фигуры Мани, её своеобразными манерами, а также происхождением роди­телей, выходцев из Украины, заимствовал у Пушкина местный остряк Гаврюша Стуков. Неистощимый на выдумки парень играл на аккордеоне, пианино. В алеш­ковской избе-читальне он появлялся с двумя друзьями: Гаврюшей Троепольским и Ваней Марчуковым. В этом «трио» худенький Троепольский выступал на ман­долине, Марчуков, обращающий на себя внимание пышной шевелюрой тёмных, зачёсанных назад волос, - на гитаре.

Когда в избе-читальне собиралась выступать троица, народ валил валом, ябло­ку негде было упасть. Обычно перед выступлениями развешивались афиши, рисованные красками, затейливо украшенные завитушками: «Вечером в суббо­ту - концерт. Выступает трио «Русский романс». Руководитель: Гавриил Стуков. После концерта - танцы!».

Кто собирал репертуар для друзей - остаётся тайной. Но чаще всего звуча­ли русские старинные романсы: «Белая акация», «Дремлют плакучие ивы», «На Кубе.», «Зажигай-ка ты, мать, лампаду.». На бис исполнялась ставшая рус­ским гимном благодаря Шаляпину «Дубинушка». Первый голос вёл Стуков, вто­рой - Марчуков, Троепольский подпевал.