Неизвестно - Untitled.FR11

Иван дышал тяжело, его лоб покрывала испарина, и Паша вытирала влагу по­лотенцем. Сегодня он выпил наконец-то чашку горячего бульона и, после укола, уснул. Паша вышла в коридор и увидела сына. Он шёл к ней в белом халате, на­кинутом на гражданскую одежду. Она зарыдала в его объятиях, но потом успо­коилась, и они прошли в комнату старшей сестры, где никого не было.

- Ну что, мама, как он? Что случилось?

- Сердце, сознание потерял на работе . Ядыкина говорит, всё зависит от орга­низма, шансы - пятьдесят на пятьдесят. Но ты вида не подавай, улыбайся!

- Мам, ну что я - маленький? Ты лучше скажи, что у вас стряслось? Что за письмо ты мне прислала?

- А ничего, Сань! Так, всё мои болезни да плохое настроение от этого. Одино­ко нам, оттого и плохо! Господи, лишь бы только он выздоровел! Я уже позвони­ла Евсигнееву, он завтра должен привезти профессора. А где твои вещи?

- Так я сначала домой, ключ нашёл под половицей, а потом сюда.

- Сынок, ну как ты там летаешь, на своей Камчатке? Не страшно?

- Ты как та мама, которая говорила: «Сынок, летай потише и пониже!» Про­сти, пойдём к папе!

- Он сейчас уснул, а то всю ночь мучился, под утро говорит мне: «Ни сна, ни отдыха измученной душе!» Он всегда что-нибудь цитирует.

Паша снова заплакала, и сын обнял её.

* * *

Всю неделю, что осталась от отпуска, Александр ходил дорожками, ставшими знакомыми, от дома до больницы. Мама практически жила в палате отца, а он каждый день варил на керогазе курицу и нёс бульон и другую провизию дворами, чтобы сократить путь. Он подолгу сидел с отцом, вглядываясь в его осунувшееся лицо. Знакомые глаза были рядом, но смотрели из неведомой дали, словно между ними стояла невидимая преграда, которая неожиданно разделила их, таких близ­ких людей и - как оказалось на деле - таких далёких... Он жил рядом с отцом и, оказывается, ничего толком не знал о нём, никогда не задумываясь о его делах и проблемах. Теперешнее их общение сводилось к тому, что он старался что-то рассказывать, а отец слушал. Слушал оттуда, из-за своей преграды: говорить ему было трудно, и он с усилием старался улыбаться - ему надо было держаться перед сыном. и он держался, шутил, но его глаза не могли обмануть, в них сквозила отрешённая тоска расставания с этим миром, со всем, что ему было так дорого.

Всё это Саня понял интуитивно, но не верил в то, что они прощаются навсег­да. Не верил в то, что ещё молодой отец может покинуть их. Главврач всё время повторяла: «Он у вас оптимист, а только оптимисты выбираются из таких ситуа­ций». Николай Александрович Евсигнеев, к тому времени уже председатель об­лисполкома, приехал сам вместе с профессором. Тот долго изучал кардиограмму, рентгеновские снимки, историю болезни и анализы. Нашёл назначенное лечение правильным и подтвердил невозможность перевозки Марчукова в Воронеж.

Временами отцу становилось лучше, и он даже просил что-нибудь из еды. Мать радовалась этому и бежала выполнять любое его желание .

Настало время Александру уезжать. И отец знал, что его отпуск заканчивается. Если сын останется, не станет ли это поводом Ване думать о своём безнадёжном положении? А если уедет - несомненно, это даст повод верить в то, что он сможет выбраться. Так думала Паша, которая вряд ли в таком состоянии могла оценить истинное положение. На самом деле нужно было остаться, но как хотелось на­деяться на лучшее!

Молодой лётчик поцеловал отца и улетел, сказав на прощанье:

- Всё будет нормально, папа, я тебе обещаю!

Ах, лучше бы он не обещал, тогда бы его так не мучили эти последние слова, сказанные отцу!

Зиночка взяла отпуск и приехала - она как всегда была рядом в трудную ми­нуту. Прошло три дня после отъезда сына, и Паша заметила, что Иван чуточку повеселел, ночью хорошо спал, а утром попросил бульона и куриное крылышко, поел. И опять уснул.

Паша возрадовалась: «Зиночка, это ты так на него повлияла!»

День клонился к вечеру. Зина прибежала неожиданно и разбудила Пашу в се­стринской, где она прилегла на кушетке. «Иди, зовёт!» - только и сказала она, но лицо её было бледным как мел.

Глаза Ивана были широко открыты, он казался спокойным. Опираясь на по­душки, он поднялся высоко, широко расставив руки по спинке кровати.

- Паша. Зиночка. дорогие мои! - сказал он неспешно и без привычной одышки. - Сейчас я умру.

Паша попыталась что-то сказать, но он перебил её:

- Паша, помолчи! Ко мне пришло это, когда я спал. стало невыносимо. я такого не знал. это оно. я видел его. Прошу, похороните меня в Алешках, здесь - не хочу! Так хотелось собраться ещё раз с моими друзьями. Не успел! Ничего не успел.