Неизвестно - Untitled.FR11.rtf5

И когда вчитываешься в скупые строки рельсовских хроник, когда перебираешь описания сражений сто тридцать четвертой гражданской войны, когда видишь, сколь высока была в насмерть сцепившихся армиях вера в Федора Михайловича, тогда понимаешь, что Любимова просто не могло не быть.

Кто-то — не Вольтер ли? — сказал однажды, что даже если бы не было тако­го человека, как Федор Михайлович Любимов, его нужно было придумать, и его обязательно придумали бы, потому что надеяться людям кроме как на него было не на кого.

Но — увы — Федор Михайлович и тогда не пёрнул.

Потому что такой человек, как он, в отличие от политиков-скороспелок, ничего не делает только ради того, чтобы сделать.

Нет.

Не такого ведь света в конце тоннеля и ждали от Федора Михайловича рель- совцы, не за это гибли на фронтах гражданских войн.

И Федор Михайлович не обманул их надежд.

Он пёрнул так, что все сразу поняли — вот он, этот свет в конце тоннеля. И принес Федор Михайлович этот свет новой жизни не тогда, когда ждали, а когда этот свет стал необходим народу.

ВОСЬМОЕ АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ.

НАЧАЛО

Кажется, я уже упоминал, что изучение истории Рельсовска требует не только проницательного ума, глубоких знаний, но и отваги.

Да-да.

Той самой отваги, которой зачастую не хватает нам, чтобы самостоятельно от­правиться в полет на какую-либо планету или хотя бы Луну.

У меня, как у масона высокого градуса, имелись и проницательный ум, и глу­бокие знания, и переходящая порою в полное безумство отвага. И что же, куда же меня завели мой проницательный ум, глубокие знания и безумная отвага?

Вы не поверите, но бесстрашно пробираясь по лабиринтам Рельсовской исто­рии, я оказался в лабораториях института Человека и Трупа, где творил историю сам Петр Николаевич Исправников...

Сразу, как только меня ввели туда, я почувствовал творческую энергию и нео­быкновенное напряжение мысли, которыми была пропитана вся атмосфера НИИ глубокоуважаемого Петра Николаевича. Из-за одной двери слышались истошные крики, из-за другой никто не кричал, но зато сильно тянуло паленым мясом.

В комнате, куда привели меня, рэкетиры в белых халатах, слегка испачканных кровью, налаживая какое-то странное сооружение, отчасти напоминающее дыбу, беседовали о погоде и видах на урожай...

— Вот он — вспоминальник наш! — одобрительно сказал один из рэкетиров, похлопывая рукою по сооружению. — Правильно говорят, что рэкет — оружие народа.

И он зачем-то внимательно оглядел меня.

Не знаю.

Может быть, они хотели каким-то образом соединить меня с этим странным сооружением, но тут в помещение вошел сам Петр Николаевич Исправников.

— Земеля! — закричал он. — Это ты, что ли?! Ты где такую пластическую операцию, Афоня, сделал?! А?

Покосившись на рэкетиров в белых халатах, я сделал рукою масонский знак.

Исправников никак не отреагировал на него, и я объяснил, что, по-видимому, глубокоуважаемый Петр Николаевич ошибся. Меня зовут Давидом, я грузинский еврей. Фамилия — Выжигайлошвили.

— Ага! — кивнул Исправников и посмотрел на подручных. — Ну, что, пацаны, наладили машину?

— Наладили, Петр Николаевич! — как-то нехорошо ухмыляясь, ответил рэ­кетир в белом, слегка испачканном кровью халате. — Можно включать. Сразу заценит.

— Сразу не надо, пускай по порядку вспоминает. — Петр Николаевич повер­нулся ко мне. — Ты-то, Афоня, готов?!

Где-то в газете я читал, что бывают минуты, когда человек может вспомнить язык, разговор на котором он слышал много лет назад.

Теперь я сам знаю, что такое бывает.

Нечто подобное случилось со мною, когда я услышал, как заскрежетали шестер­ни сооружения, налаженного помощниками Петра Николаевича Исправникова.

Словно молния, пронзило меня давно забытое воспоминание .

О, как же я мог забыть, что однажды, выполняя секретное задание Межпланет­ного Масонского Центра, я уже посещал Рельсовск и тогда меня звали Туликовым Афанасием Никитичем.

Помню, когда закончились командировочные, мне пришлось устроиться здесь в кооперативный ларек торговать огурцами.

Да-да, огурцами.

Однако уже к вечеру второго дня выяснилось, что и гири в ларьке подпиленные, и огурцы краденые, и вообще кооператива, в который я устроился, не существует.

Как я мог позабыть, что из тюрьмы меня освободил тогда начальник рельсов- ской милиции, нынешний директор НИИ Человека и Трупа Петр Николаевич Ис­правников. Он условился, что я оформлю на свой несуществующий кооператив ссуду в банке на два миллиона рублей, один из которых и передам Исправникову.