- Дина, Дина, не надо, не надо. - проговорил он, немного уняв слезы. - Нет здесь виноватых, болезнь виновата. Прости меня, Дина. Если можешь - прости. Я не могу ничего изменить. Не могу. Мне бы тоже лучше умереть - душа вся разрывается.
Помолчал, может быть, ждал, что она скажет. А потом нагнулся, поцеловал ее в затылок и, повернувшись, пошел не оглядываясь.
Вернулась в семейный отряд Дина через сутки. Заплаканная, похудевшая еще больше.
Тяжело переживая потерю ребенка, разрыв отношений с любимым человеком, Дина все больше заботы и внимания старалась уделить беременной Софе. А со временем и вовсе превратилась для нее в единственную опору в наполненной смертельными опасностями партизанской жизни. Но этому предшествовали трагические события.
В ночь на восемнадцатое ноября отделение Леньки Оппенгеймера вышло на хозяйственную операцию в деревни Дубники и Совковщизна. Согласно приказу Зорина, требовалось собрать у населения 20 пудов жита, 10 пудов муки, 10 пудов овса, 2 литра керосина и одно ватное одеяло. Такие хозяйственные операции крестьяне называли, естественно, грабежом.
Особенность дела состояла в том, что деревни с белорусским населением старались помогать красным партизанам. А крестьяне-поляки активно помогали польским отрядам Армии Краевой, именуемой в народе «белой партизанкой». Между отрядами существовала договоренность о разграничении деревень для проведения хозяйственных операций. Несмотря на враждебное отношение между «красными» и «белыми» партизанами, договоренность старались соблюдать.
Партизаны ехали на подводах, обхватив винтовки и сонно клюя носами. Подъехали к Дубникам.
- Стой, холера ясна! Кто такие? - У въезда в деревню, рядом со вкопанным у дороги высоким католическим крестом остановил их пост аковцев.
- Из отряда Зорина, - сказал Ленька. - На хозоперацию.
Легионеры подошли. В конфедератках с белыми, в коронах, орлами, винтовки за спиной.
- А, то естэм жидовский отряд, - сказал старший. - Не, хлопаки. В Дубники нельга, здесь стоят легионеры хорунжего «Ночь». Завертайте коней.
- Но Дубники отведены для нашего отряда! - заявил Оппенгеймер.
- Завертай, табе кажут! - уже зло приказал легионер. - И хоть до дъябла!
- Поварачивай, - мрачно сказал Ленька. - Поедем в Совковщизну, а Зорину доложим.
Развернулись, до Совковщизны было всего полкилометра. Попрыгали с телег на краю деревни, разошлись по хатам. Забрехали собаки. Понемногу стали сносить в телеги зерно. Операция проходила достаточно тихо, пока не дошли до хаты Константина Воропая. Он сразу, как только взялись за зерно, поднял крик.
- Сколько можно грабить! - орал Воропай. - Вы, жиды, все берете, берете, а мне что, с голоду подыхать? Гроши платите! У вас золота шмат есть! А расписки ваши засуньте себе... !
- Замолчи! - не выдержав, рявкнул Шолков. - Не сдохнешь! Две коровы у тебя, три кабана, овцы. И живешь в своей хате. Будешь орать - хату спалю!
Воропай словно захлебнулся на полуслове, но глаза его просто горели от злобы и ненависти. Продотряд двинулся дальше, а Воропай, скрипя от злости зубами, сжимая в бессильной ярости кулаки, бросился в Дубники.
Хорунжий Нуркевич по кличке «Ночь», мрачно выслушал его гневную тираду о том, что «жиды грабят», и мольбы «ради пана Езуса Христуса» заступиться за честных католиков. Не выступить в роли защитника «польщизны» от комиссарских жидов было бы оплошностью, посчитал Нуркевич. Ничем не рискуя, можно прослыть защитником простых людей, воинственным радетелем за возвращение сюда Польши, о чем, конечно, мечтают во всех католических деревнях. И легионеры двинулись «освобождать» Совковщизну. Перекрыв выезды из деревни, легионеры в ночи открыли ружейно-пулеметный огонь.
- Немцы! - крикнул Оппенгеймер. - Или полицаи!
При первых выстрелах партизаны тотчас залегли возле телег, у плетней. Стрельба наступающим противником усилилась с обеих сторон деревни.
- Всем ко мне! - крикнул Оппенгеймер. - В подводы! Будем пробиваться! Лошадей в галоп! Ружейный огонь по сторонам!
Партизаны стали подползать к телегам. В это время со стороны каплицы «пана Юзефа» низко ударил пулемет. Стало ясно - туда соваться лбом - гибель. И с противоположной стороны подкатывала учащающаяся стрельба.
- Через дворы! - крикнул Оппенгеймер. - Уходим через дворы, в поле! За мной!
И первым вбежал в ближайший двор. Остальные - за ним. Отошли в поле метров на триста, залегли. Слышали, как прекратилась стрельба. Некоторое время выжидали.
Читать дальше