Неизвестно - Саласюк От июня до июня

- Конечно, за невыполнение. Ты вообще это к чему?

- К тому, что, скорее всего, нет никаких «они» и «мы». А есть обстоятельства войны. Очень страшные. Может, никто евреев - именно евреев - специально не расстреливал, а так требовалось в силу военных обстоятельств? Война, кругом враги. Дисциплина должна быть железной. Малейшая расхлябанность ведет к разложению. Значит, к всеобщей гибели. Можно было, конечно, не расстрели­вать - хотя бы бедную Гуту Зальцман из-за дрянного колечка. А можно и Соню Миндель расстрелять. Для укрепления дисциплины, для ее ужесточения. Вот в от­ряде «Дяди Кости» выменяли у немцев за шесть кило золота мешок соли, а через три дня немцы почти весь отряд истребили. А в отряде Белобородова расстреляли человека за то, что к матери отлучился без разрешения командира, и дисциплина в отряде сохранилась, и отряд не разбежался. А все равно - нигде нет правды и как ее на войне искать? Пранягин тоже крут, не миндальничал. А как по-другому? Иное дело, что Павел Васильевич умнее, не доводит до крайностей. Но это уже как с человеком повезет. А совесть все равно должна быть, без нее и человеком не стать. И если есть совесть, то и начальники, и подчинённые - одинаковые люди, единый народ. Но этого нет у нас. А с Леной чистой воды подлость вышла. Под­лость. Вот за что надо расстреливать.

И Дина вышла.

Зорин продолжал сидеть за столом, мрачно глядя перед собой. Он знал исто­рии, о которых говорила Дина. В отряде «Дяди Кости», настрадавшись без соли, командиры решили попробовать раздобыть ее у немцев, но весьма своеобразно - купить за золото. Из того, что было собрано для отправки в фонд победы, взяли шестикилограммовую золотую цепь, попавшую к партизанам, конечно же, от ев­реев, снарядили нескольких женщин сходить к мосту, где дежурил наряд немцев с полицией. Сделка прошла удачно. Унтер сразу позвонил начальству. Появился ме­шок соли, цепь забрали, за женщинами, разделившим соль по торбам, осторожно, с хитростью проследили, а потом нанесли удар. И мало кто из партизан остался в живых. А в отряде Белобородова молодой - ну только восемнадцать исполни­лось - парень из местных, который чуть ли не в числе первых, с самого начала партизанщины ушел в лес, затосковал по дому и, оседлав коня, без разрешения уехал к матери в деревню, километров за тридцать от места базирования. И уже весна наступила, самое тяжелое - зиму - пережили, дальше все легче с каждым днем, но - затосковал мальчишка. Один лишь человек знал, где тот парень, - его друг. Он и сказал, когда начался общий допрос. Следом бросили конную пого­ню. Партизаны, товарищи по оружию, вошли в хату, когда парень уже помыл­ся, съел мамин обед и уже залез на печь - отогреться от навечно пробравшихся в спину и все кости лесных холодов. Его схватили, привезли в отряд, зачитали приговор и перед строем расстреляли. По схеме - правильно, военное время. А по-человечески? Зорин все это знал, он пережил все, что вытерпели, пережили на­чинавшие, организовывавшие «партизанку», как в Беларуси люди называли пар­тизанскую войну, с самого начала войны, с сорок первого.

Через некоторое время, очнувшись от тяжких раздумий, Зорин встал и отпра­вился на кухню. Завтрак заканчивался, поели уже почти все отрядные.

- Ну что, кухня, чем сегодня кормите? - уже улыбаясь, обратился к поварам.

- Картофельное пюре с хлебом, товарищ командир. Детям вдобавок - по круж­ке молока, - сообщил повар, подавая блюдо.

- Ну что ж, хорошо. По осени картошка - самая еда! - бодро говорил Зорин. - Но овощей надо больше, где овощи?

- В обед будет борщ, а на ужин капуста, товарищ командир. Причем борщ - на мясном бульоне.

- Ну, молодцы! Так держать! И побольше фантазии, находчивости, выдумки и предприимчивости. Надо разнообразить пищу партизан!

- В обед будет ягодный компот, - уже вслед Зорину говорил повар.

Зорин достал из-за голенища сапога стальную ложку, сел за общий стол и при­нялся есть. Не стал повара спрашивать, откуда мясо, потому что прекрасно знал - мясной бульон из костей коровы, мясо которой пошло в партизанский госпиталь. В повседневности он питался вместе со всеми, из общего котла. И только когда приезжало начальство из соединения, приказывал приготовить отдельно - угощал как положено. Ел несоленую картошку и думал, что зимой, если немцы сгонят от­ряды с мест нынешнего базирования и запрут где-нибудь в болотах - а такое про­исходило каждую зиму, - такая миска картофельной каши будет казаться манной небесной. Хорошо помнил, как прошлой зимой, в блокаду, голодая неделями, ели мох из-под снега, варили кору и еловую хвою.