Неизвестно - Ворошильский Венгерский дневник

Мы пытаемся вникнуть в содержание бесчислен­ных листовок и призывов, густо расклеенных по ули­це. В листовке, темной от ротаторной краски, повто­ряется имя Миндсенти — требуют его освобождения. Сегодня, он, кажется, уже освобожден. Поперек при­зыва кто-то написал красным карандашом: «Nem tel komunismus!» Ту же самую рукописную надпись мы встречаем еще несколько раз. Старичок в истертом пальтишке и выцветшей шляпе, к которому мы обра­тились с вопросом, знает немецкий и охотно объясня­ет:

— Это значит «мы не хотим коммунизма». — И от себя добавляет: — У нас никто не хочет комму­низма. От младенцев до стариков — никто. Нам его вот как хватило, на всю жизнь!

РОВЕСНИКИ

Пустой короткий переулок. Но в обоих его концах группы людей молча смотрят, как осаждают дом во­оруженные парни с трехцветными повязками. В не­скольких шагах ждет открытая машина.

Это продолжается охота на скрывающихся аво- шей. Мы подходим как раз в тот момент, когда гвардейцы вытаскивают из подъезда двух бледных мужчин в штатском. И тем, и другим на вид не боль­ше, чем лет по двадцать.

Их возраст внезапно пробуждает во мне еще одно — пожалуй, уж последнее — воспоминание о далеком фестивальном Будапеште. Мы жили тогда в школе на улице Белы Бартока, в Буде. Стоило нам выйти из дому, как нас окружала туча тринадцатилетних маль­чишек с блокнотами для автографов и значками для обмена. «Szervus, lengyel!» — кричали они, босоногие, оборванные, но по-детски жизнерадостные. Может, кого-то из них повстречал я сейчас? Может, вон тому рослому повстанцу в ватнике и берете я написал когда- то в блокнот «Привет из Варшавы»? А может — это­му авошу в надвинутой на глаза кепке? Обоим тогда было лет по тринадцать...

Повстанцы вталкивают авошей в машину и влеза­ют сами, плотно окружая арестованных. Машина тро­гается. Люди на углу поднимают крик, угрожающе размахивают руками. Повстанцы берут наизготовку сжатые в руках револьверы, заслоняют авошей от злобных возгласов толпы. Машина медленно проби­вается сквозь неохотно расступающуюся стену людей.

В РЕДАКЦИИ

Теперь в прежнем здании «Сабад Неп» несколько новых редакций. В единственной из старых — «Сабад Ифъюшаг» — журналисты толкутся по комнатам, бес­смысленно разглядывают обои, молчат.

— Что случилось?

— Союз молодежи распущен. Газета больше не выходит.

— Наша редакция была в первых рядах борьбы за свободу, — говорит кто-то с нескрываемой горечью, — а теперь на свалку...

Сегодня конец месяца. Кассирша выплачивает на­шим безработным коллегам последнюю зарплату.

СНОВА УЛИЦА

Маленькая, пухлая Жужа провожает нас от редак­ции до Революционного комитета интеллигенции.

— Что ж это выходит? — спрашиваем. — Обиде­ла вас революция? '

— Кто захочет, всегда найдет себе место в рево­люции, — серьезно отвечает Жужа.

Улица еще голосистей, чем была. На стенах новые надписи, призывы, карикатуры. На дверь, мимо кото­рой мы проходим, кто-то прикрепляет большой кра­сочный герб Кошута с надписью: «Партия мелких землевладельцев».

— Десятка четыре партий образовались сегодня в Будапеште, — сообщает Жужа.

Газетчики продают издания этих партий. Пожа­луй, охотнее всего раскупают социал-демократическую «Непсаву».

Мальчишки суют нам листовки, начинающиеся жирным заголовком: «Nagy Imre ‘ben bizalmunk!»

Жужа переводит: «Мы верили Имре Надю!»

Смысл листовки такой: мы ему верили, с его име­нем вышли на первую демонстрацию 23 октября. По­том мы потеряли к нему доверие: слова его были дву­смысленны, а поведение неустойчиво и непоследова­тельно. Только теперь мы знаем, в чем дело: Имре Надь фактически был пленником клики Эрне Герё. Когда он выступал по радио, у него за спиной стояли агенты с пистолетами. Теперь Надь по-настоящему возглавляет правительство и выражает справедливые народные требования, и мы возвращаем ему наше до­верие и поддержку.

Подписана листовка революционной студенческой молодежью.

В РЕВКОМЕ

Комитет, куда нас впускает бдительная охрана из вооруженных студентов, помещается на юрфаке Буда­пештского университета. Еще вчера он назывался Рев­комом интеллигенции, поскольку возник в дни вос­стания как неформальный коллектив левых интелли­гентов: профессоров, писателей, юристов, — желав­ших поставить на службу событиям свою коммунисти­ческую мысль. Однако в ходе востания авторитет комитета возрастал, к нему начали присоединяться представители фабрик, молодежи, армейских соедине­ний. Как раз сегодня по всеобщему требованию он преобразован в Будапештский ревком.