Васильев В.В - Подвалы кантовской метафизики

Опираясь только на текст письма, перечисленные выше трудности разрешить практически невозможно. Это наталкивает на мысль, что для решения загадок письма к Герцу необходимо, по меньшей мере, привлечение его более широкого философского контекста. В результате может оказаться, что нелогичность кантовского текста есть не более чем видимость, исчезающая при взгляде со стороны.

Но контекст письма задается (ранее реконструированными нами) юмовскими аргументами. Итак, допустим, что кантовское "пробуждение от догматического сна" произошло незадолго до написания письма к Герцу, причем решающую роль сыграл следующий аргумент Юма: если невозможно a priori доказать основоположение о причинности, понятие причины должно быть признано возникающим из опыта. Предположим далее, что Кант не хотел принимать подобного вывода, что вполне естественно, ибо он перечеркивает идею принципиального различения чувственных и рассудочных представлений: если понятие причины возникает из опыта, то оно, как и подобные ему понятия, так или иначе связано с чувственностью и ее формами.

Между тем, именно эта идея составляла в то время ядро кантовских исследований в области метафизики, и чтобы избежать нежелательного вывода о смешении чувственности и рассудка, Канту, как минимум, требовалось установить возможность априорного доказательства основоположения о причинности. Возможность подобного доказательства, в свою очередь, подразумевает необходимое соответствие предметов принципу причинности: если нет, то никакое априорное доказательство данного принципа (по определению) не было бы возможным и понятие причины имело бы опытное происхождение. Поэтому условием признания чистого рассудочного происхождения понятия причины является необходимое отношение и соответствие предметов принципу причинности, как одному из принципов, устанавливающих "реальную возможность вещей".

Мы вплотную подошли к разрешению одной из трудностей письма к Герцу. Из текста самого письма трудно было понять, почему Кант утверждает, что предметы должны необходимо соответствовать априорным предписаниям рассудка. Сейчас можно ответить на этот вопрос: в противном случае эти предписания просто не могли бы быть априорными и исходить от рассудка.

Перейдем к решению главной композиционной трудности письма к Герцу. Здесь мы сталкиваемся не с неясностью формулировок, а с действительным парадоксом: в качестве решения проблемы Кант предлагает повторение одной из предпосылок, необходимых для самой постановки данной проблемы. Ясно, что именно на этом парадоксе должна быть проверена сила сделанного предположения о том, что письмо к Герцу отражает попытки Канта разрешить сомнения, инициированные Юмом. Если данная гипотеза позволит разрешить композиционную загадку письма к Герцу, то она получит самое серьезное подтверждение.

Итак, существо проблемы состояло в следующем: почему ответом на вопрос, каким образом рассудочные понятия могут находиться в необходимом отношении к предметам опыта (8: 489), является, по Канту, исследование, подводящее понятия чистого разума "под определенное число категорий... так, как они сами собой распределяются по классам согласно немногим основным законам рассудка" (8: 489-490)? Это исследование (метафизическая дедукция категорий) доказывает априорное происхождение рассудочных понятий. Но ведь сам вопрос, поставленный Кантом, уже предполагает, что рассудочные понятия априорны, т.е. не порождаются предметами. Как же может в таком случае метафизическая дедукция отвечать на него?

Допустим, что вопрос о возможности соответствия предметов опыта и понятий рассудка поставлен Кантом под влиянием юмовских аргументов.

Тогда получается, что если ответ на него дать нельзя, т.е. нельзя a priori доказать, что предметы с необходимостью должны соответствовать рассудочным понятиям, то придется признать, что "якобы a priori существующие" понятия рассудка в действительности рассудку не принадлежат, а возникают из опыта. Наоборот, если ответ на рассматриваемый вопрос возможен, то понятия рассудка могут быть априорными. Если же заранее не ясно, можно дать ответ или нет, то о происхождении указанных понятий нельзя сказать ничего определенного.

Другими словами, вопрос о возможности необходимого соответствия опыта и понятий чистого рассудка о его предметах оказывается неразрывно связанным с вопросом о действительном источнике данных понятий рассудка. Таким образом, задавая себе вопрос "как понять, что опыт должен точно соответствовать тому, что мыслится в понятиях рассудка?", Кант одновременно спрашивает "априорны ли данные понятия?". Но метафизическая дедукция, упоминание о которой содержится в письме к Герцу, как раз отвечает на последний вопрос. Это обстоятельство устраняет кажущуюся нелогичность композиции письма. В самом деле, предлагая в качестве ответа на вопрос доказательство истинности одной из предпосылок, или условий, при котором данный вопрос только и может быть поставлен, Кант тем не менее может избежать обвинения в тавтологическом характере своих рассуждений, поскольку в самом вопросе подвергается сомнению одна из его предпосылок - при невозможности ответа на него, приходится отказаться и от этой предпосылки.