хороводом острых вершин, сбивая с пути и зазывая несчастного на обманчивую тропинку.
Готель проходила здесь уже третий раз и нарочно избегала ходимых троп, во избежание
лишних встреч. Она поднималась на покатые склоны и шла через лес, в то время, как другие
предпочитали не заглядывать в гущу; внезапно пересекала знакомую тропинку и снова терялась за
деревьями в овраге, овивала холм и в какой-то момент ускользала в ущелье, вход в которое
разглядеть кому-нибудь без необходимости было бы совершенно невозможно.
Стоял полдень. Готель, теперь воспринимавшая башню, как её новая хозяйка, посчитала
своим долгом навести порядок и на этажах, и в погребе, куда она спустилась, вооружившись
легким факелом. Внизу было чисто, сухо и просторно. Поводив по сторонам огнем, она
обнаружила здесь с десяток бочек и кувшинов с вином, а также пару кувшинов с маслом, правда,
уже пропавших со временем, и от которых Готель поспешила сразу избавиться. Вино же,
напротив, оказалось невероятно богатым на букет и выдержанным, как в родовых замках, где
подобный вкус достигается лишь при наличии нечеловеческой дисциплины и терпения. Судя по
надписям на бочках и кувшинах, следовало, что вино, разлитое здесь, было привезено со всех
уголков Италийского и Французского королевств, и Готель в который раз пожалела, что возраст её
тела был слишком незрелым, чтобы наслаждаться подобными напитками, а потому с сожалением
вознамерилась не открывать бочки и не портить их содержимое, пока не окрепнет её голова.
Затем она исследовала полки, ящики и горшки, находящиеся на каждом этаже башни, на
предмет их полезности. На этажах хранилась еще не ношеная одежда, и как оказалось материал,
хотя и довольно грубый; ещё выше писчая бумага, бережно обернутая тканью, еще выше, видимо
предусмотрительно от мышей, зерно, крупы, среди которых и два небольших бумажных пакетика
садового рапунцеля.
Через пару дней башня внутри выглядела так же великолепно, как и снаружи. Заканчивая
домашние дела, Готель ложилась в постель к полуночи, а под час засыпала, перелистывая книги и
дневники несчастного астронома, чьи сочинения для девушки шли, как захватывающая сказка ко
сну. Вычитав какую-либо деталь в дневнике, Готель непременно находила на неё ссылку в карте,
либо объяснение в соседней книге. Позже она заметила, что на каждой карте датируемой
определенным временем, ученый отображал все светила, которые были видны в ту или иную ночь,
пытаясь, тем самым, уловить то ли закономерность, то ли происшедшие изменения на звездном
небосводе. Но при всём астрономическом укладе работ, огромную часть его библиотеки
содержали книги по античной философии, мифологии и, конечно же, библейские летописи, где с
той же скрупулезностью он делал пометки и цитировал авторов. И чем больше Готель вдавалась в
подробности, тем больше не понимала, и тем больше в её голове возникало вопросов. К примеру,
как связывал он теологию со звездным небом? "Неужто он надеялся разглядеть там Бога?" -
думала она, пошивая себе новое платье.
Иногда в башне было так тихо, что единственным звуком было шуршание нитки сквозь
материал, тогда Готель вставала и подходила к окну, будто что-то звало её там. Она давно уже
заметила этот звук. В какой-то момент она даже научилась не обращать на него внимания. Но
здесь, в башне, он был особенно отчетливо слышен. Он подступал неслышно, затем перерастал в
ноющий и скользил по венам вверх, пока не обволакивал ненавязчивым дискомфортом всё сердце.
И не разобравшись во время с его источником, Готель подходила к окну. И смотрела на небо. И
различала журчание ручья, и замечала, как шмель перелетел с одного цветка на другой; и тогда то
- зовущее захлестывало её целиком и хотелось выть и плакать, ощущая его всем телом.
Бесконечное. Своё одиночество.
IX
На следующее утро, в новом сером платье и своей старой накидке того же цвета, Готель ушла
из башни; при этом она прекрасно понимала, что причиной её душевной боли была не башня, а
огромное, как пропасть, время, беспрестанно растущее и тем отрывающее её от её же собственной,
прошлой жизни, единственной и настоящей.
Теперь же она должна была делать вид, что ей пятнадцать, но глаза её были тусклы, ибо
ничего нового им более не открывалось. И Готель шла в Турин, надеясь, что этот город, родивший
её, возможно, даст ей что-то, что будет питать её силы, хотя бы следующие пятьдесят лет. Она
Читать дальше
