Эмерик, не вынеся разлуки со своей эксцентричной возлюбленной, вернулся и был согласен
быть рядом, когда той только это будет удобно. В ответ Готель старалась уделять ему больше
времени дома. Выходила с ним под руку за покупками или оказывала ему любезность проводить
себя на воскресную службу.
- Храни вас Бог, матушка, - сказал ей старик, которому она бросила монетку.
- Быть с вами - всё равно, что ядром, заряженным в бомбарду, не зная, когда она выстрелит и
куда попадет, - заметил после Эмерик.
- Сочту это за комплимент, - проходя через мост, улыбнулась Готель.
- Вот, - ткнул пальцем он, - вы опять это сделали.
На острове было всё так же, как и в любое другое воскресное утро; и те же люди были заняты
теми же проблемами, что и вчера. Но сегодня в их глазах сквозила какая-то почти неуловимая,
единящая всех беззвучная радость, при этом которую никто, как будто, и не спешил
обнаруживать, словно её общее таинство грело их сердца.
- Мадмуазель Сен-Клер, для меня большая радость встретить вас сегодня, - приветствовал их
на ступенях собора Дени Дю Мулен.
Эмерик почтительно склонил голову перед епископом, с непониманием и любопытством
косясь на свою в одночасье знатную спутницу.
- Случилось что-то хорошее? - заволновалась Готель.
- Я думаю, что вам, как и остальным горожанам, будет приятно узнать, что королева, наконец,
оправилась от своего недуга.
- Господи! - не удержалась девушка, прикрыв ладонями лицо, - простите, ваше
преосвященство. Я не знаю, не знаю, что сказать. Спасибо, спасибо вам большое!
- Не стоит, дитя моё. Полагаю, вы лучше меня знаете, кого все сегодня должны благодарить, -
улыбнулся Дю Мулен и, понимая, что девушка уже совершенно растеряна от радости, добавил, -
вы идете на службу?
- Да, ваше преосвященство, непременно!
Скользнув через правый портал, она нашла себе свободное место на полу собора, опустилась
на колени и проплакала всю церемонию от начала до конца; только объяснить себе причину своих
слез она смогла не сразу; что плакала она не от радости, а от страха, успела ли она сделать
достаточно за посланное ей время, чтобы Бог возблагодарил её, или оказалась беспечной к его
высокому дару.
Как бы там ни было, цветок исполнил свое предназначение, и именно возможная полная
непричастность этого самого предназначения к ней самой и к её личному желанию завести
ребенка, пугала Готель до умопомрачения.
По выходе из собора, она отпросилась у Эмерика на сольную прогулку и бесцельно
проходила по Парижу до самого заката.
"Ты снова простишь меня. Я знаю. И уже скоро мы будем вместе, я обещаю. Но у меня
осталось еще одно незавершенное дело, последнее. Для меня всегда было важно получить что-то
простое, доступное; брак, ребенок. Ты знаешь. Ты спас меня тогда, и стал тем, кого я всегда
искала", - разговаривала она с покойным мужем, убирая с надгробного камня мертвые листья.
Наступала зима, холодное время, ставшее для Готель воистину судным, ибо в течение долгих
месяцев она не получала о состоянии Марии Анжуйской никаких других новостей, кроме как:
"королева чувствует себя превосходно" или "Карл отправил деньги на восстановление аббатства
Мон Сен-Мишель". Так что, едва морозы ослабли, и в город пришла весна, Готель стала часами
бродить запутанными улицами острова и обоих берегов Парижа, надеясь услышать в толпе хоть
что-то новое о вероятном положении королевы. От одолевшей её безысходности, к лету она была
вымотана полностью; эмоционально и физически, и от той же безысходности всё чаще выходила
из равновесия.
- Вы совершенно не приспособлены для походов за покупками, мой дорогой, - высказывала
она в одной из лавок, - эта головка сыра, которую вы пожелали купить, похоже, лежала здесь еще
до вашего прихода в Париж с Артуром. А зелень! Любой ребенок, взяв в руки этот пучок, понял
бы, что его срезали вечером!
Она с таким остервенение трясла в воздухе несчастной корзиной, что та просто вылетела у
неё из рук, и всё содержимое в одно мгновение высыпалось на дорогу. Готель присела на землю и,
не чествуя добрыми словами ни Эмерика, ни святых, стала собирать в корзину овощи,
произвольно катающиеся под проворными ногами прохожих. Меж тем, руки её не слушались, а
тело трясло так, словно все бесы, беспробудно спящие до сего момента в ней, очнулись и нещадно
жгли скопившимися обидами её душу. Конечно, это продолжалось совсем не долго, и вскоре
Читать дальше
