Стив Тольц - Части целого

— Масло, вытопленное из жира с подбородка умершей во время родов женщины.

Я покосился на баночку. Меня не интересовало, то ли в ней содержание, о каком сообщила Кэролайн. Я не думал о несчастной роженице, я представлял себе человека, который взялся вытопить жир с подбородка умершей.

— Где ты это взяла? И что важнее — сколько ты за это заплатила?

— Взяла у женщины из деревни. Она сказала, что это отлично помогает от рака.

Отлично помогает от рака?

— Почему ты сама его не натрешь?

— Твой отец меня не слушает. Не хочет, чтобы я ему помогала. Не примет от меня даже стакана с водой. Заставь его растереть этим маслом тело.

— Как ты себе это представляешь? Он ни за что не согласится втирать в себя чей-то жир, да еще с подбородка.

— Добейся.

— Почему именно я?

— Ты его сын.

— А ты его жена.

— Сейчас не самый лучший период в наших отношениях, — ответила Кэролайн, но не стала ничего пояснять. Да этого и не требовалось. Я был прекрасно осведомлен о любовном треугольнике с острыми углами, грозящими порезать всех нас на мелкие кусочки.

Немного помешкав в коридоре, я все же вошел в отцовскую спальню. Он склонился над столом — не читал, не писал, просто сидел.

— Папа, — позвал я.

Он ничем не показал, что заметил мое присутствие. По всей комнате были расставлены цитронелловые свечи, над кроватью и креслом в углу висели москитные сетки.

— Тебя беспокоят насекомые? — спросил я.

— А ты думаешь, я рад им, как старым приятелям? — Отец так и не повернулся ко мне.

— Я просто хотел предложить тебе репеллент.

— У меня есть.

— Это другой. Местного производства.

Он посмотрел на меня. Я подошел и вложил ему в руку баночку с растопленным подбородком.

— Размажь по всему телу.

Он открутил крышечку и понюхал содержимое.

— Забавно пахнет.

— Папа, как ты считаешь, мы с тобой похожи?

— В каком смысле? Физически?

— Не знаю. Как люди.

— Это стало бы твоим худшим кошмаром? Так?

— У меня есть парочка и похуже.

Мы оба слышали гудение, оглядывались, но не могли понять, откуда шел звук. Отец снял рубашку, набрал полную пригоршню топленого жира с подбородка и начал втирать себе в грудь и живот.

— Тебе надо?

— Нет, спасибо.

Думая об умершей во время родов женщине, я почувствовал дурноту. Интересно, жив ли ее ребенок и не настанет ли такой день, когда он почувствует жалость, что не унаследовал жир с материнского лица?

— А Эдди оказался малым совсем не того сорта, как мы считали, — заметил отец, размазывая снадобье по подмышкам.

Меня подмывало пересказать ему монолог тайца и упомянуть о его угрозах, но я не хотел добавлять стресса и без того измученному потрясениями отцовскому телу.

— Все-таки хорошо, что рядом с тобой находился настоящий друг, даже если это было неправдой.

— Знаю.

— Эдди первым сообщил мне что-то ценное об Астрид.

— Вот как?

— Навел меня на твой парижский дневник.

— Ты его читал?

— От корки до корки.

— Тошно не стало?

— Ужасно.

— Расплата за то, что суешь нос куда не положено. — Сказав это, отец снял сандалии и принялся втирать подбородок между пальцев ног. Послышались похожие на чмоканье звуки.

— В дневнике ты пишешь, что я — твоя преждевременная инкарнация.

Отец наклонил голову и на мгновение закрыл глаза. Затем посмотрел на меня так, словно только что проделал фокус, во время которого я должен был исчезнуть, и теперь досадовал, что трюк не удался.

— Что дальше?

— Ты до сих пор в это веришь?

— Считаю, что это вполне возможно, при том, что не верю в реинкарнацию.

— В этом нет смысла.

— Ни малейшего.

Я почувствовал, как во мне поднимается прежняя злость. Ну что за несносный человек! Я вышел из спальни и хлопнул дверью. Но снова ее открыл.

— Это не средство от насекомых.

— Знаю. Неужели ты полагаешь, что я не способен распознать топленый жир с подбородка?

Я застыл, ничего не соображая.

— Успокойся, малолетний тупица. Я всего лишь подслушал, — признался отец.

— Что с тобой происходит? Зачем ты намазался этой дрянью?

— Я умираю, Джаспер. Неужели не ясно? Какая мне разница, чем натираться? Жиром ли с подбородка, жиром из живота или козлиными фекалиями? Когда умираешь, даже отвращение теряет смысл.

Отец торопился в могилу — это было очевидно. С каждым днем слабел. И умом тоже. Не мог отделаться от страха, что Кэролайн хочет вернуться к Терри и что мы за его спиной обсуждаем такую возможность. Нервничал, считая, что мы только о нем и говорим. И его страх вскоре стал жареной темой наших бесед. Собравшись, мы обсуждали, как он вдохнул жизнь в свои мании и выпустил их на свободу.