Горшков Александр: Надежда и Вера

– Да мы вернем тебе всю технику, – остановил его Смагин, – из Японии привезем. Дальше-то что было?

– А дальше было то, что вы видели. Я все снимал на мобильный телефон, не привлекая никакого внимания. А потом, когда появились репортеры, милиция, незаметно ушел. Там и без меня свидетелей хватало.

– Не свидетели, а лжесвидетели! – Смагин вскочил с места и зашагал по комнате. – Это и есть та самая продажная публика, которая готова на все ради сенсации.

– Эта, как вы ее называете, продажная публика стала тоже частью плана тех, кто затеял против вас опасную игру. Репортеры на месте происшествия были им крайне необходимы, поэтому они тоже пешки в игре: организовано все было так, чтобы те до приезда милиции стали первыми живыми свидетелями. Им, нужно признать, все удалось. Все, кроме одного бомжа, на которого они не обратили должного внимания. Прошляпили ребята такую мелочь.

Смагин снова сел рядом с Андреем и обнял его.

– Скажи честно, без своих репортерских «штучек»: почему ты решил прийти сюда и все рассказать? Ведь после того, как с тобой обошлись, после всей этой реакции на критику в мой адрес ты имел полное право не просто невзлюбить меня, а возненавидеть. Почему ты решил все же помочь мне?

– Отвечу без всяких «штучек»: потому что мне по-человечески стало жалко вас. Я на своей шкуре знаю, что такое терять дорогих, близких сердцу людей, а тут – родная дочь. Жизнь ее со временем научит разбираться в друзьях и приятелях, с кем дружить, а кого гнать от себя в шею, да только уроки иногда преподносит слишком суровые: фейсом об тэйбл[13]. Пусть сделает выводы и наслаждается свободой.

Смагин по-прежнему не мог прийти в себя от всего, что произошло на его глазах: настоящего чуда. Ему не хотелось отпускать этого парня, которого прислал Сам Господь.

– Андрей, сынок, я слушаю тебя и не могу понять, почему со своим умом ты не мог устроить свою жизнь? Ваша профессия была всегда востребована, а в теперешнее время – подавно. Толковый журналист, репортер без работы не останется. Почему ты оказался вне своей профессии?

– Да, моя профессия не хуже любой другой, хотя ее и сравнивают с другой профессией – самой древней и самой позорной. Если у журналиста нет принципов, нет позиции – тогда он неизбежно стает продажным: продает свой талант, свой опыт, и старается взять от этой продажи побольше. Я не хочу иметь ничего общего с продажной журналистикой, участвовать в грязных кампаниях, быть послушным инструментом в руках политтехнологов, манипуляторов общественным мнением. Такая журналистика не для моего характера. Я никому не продаюсь. Даже за большие деньги.

Он встал, выпил еще немного воды, готовясь уйти.

– Если я ответил на все ваши вопросы, то с вашего разрешения пойду, а вам счастливо оставаться.

Смагин с женой подошел к Андрею, и оба, заплакав от радости, обняли его.

– Нет уж, погоди, не спеши. Попал ты, Андрюша, в руки Смагина, попал…– Павел Степанович сиял от счастья. – Даже не представляешь, что я теперь с тобой сделаю… Но все только хорошее. А все плохое для тебя кончилось. Как и для меня, для всех нас. Может, в воскресенье с утреца махнем к нам на дачу за город и там под хороший шашлычок отметим наше знакомство? Шашлычок, между прочим, делаю такой, что пальчики оближете. Друзья-ингуши в горах научили.

Андрей смущенно улыбнулся.

– Так как насчет шашлычка? Махнем? – еще крепче обнял его Смагин.

– Я лично как раз и собирался махнуть за город. Но не на шашлычок, а в монастырь, помолиться Николаю Чудотворцу. Давно там не был. Поеду. Побуду на воскресной службе, а вечерком вернусь на свое любимое место.

– Значит, отказываешь Смагину? Самому Смагину отказываешь?

– Нет, не отказываю. Просто еду к своему верному помощнику – святителю Николаю Чудотворцу.

– И что тебя туда тянет?

– То же, что и остальных, кто туда едет: вера.

– В таком случае еду с тобой. Вместе едем!

16.

Уже в должности мэра Смагин приехал в монастырь, где все так же несла послушание его дочь Надежда. Никто так и не догадался, не понял, кто сидел в камере предварительного заключения, а кто оставался в келье, обливаясь слезами и прося у Бога прощения за все, что привело к такому трагическому финалу. Это осталось тайной тех, кто был посвящен в нее: Надежды, Веры и настоятельницы. Хотя был еще один человек, которому эта тайна открылась: Выкван, но и он сохранил ее, лишь однажды шепнув Надежде:

– Твой Бог действительно сильнее всех моих. Я тоже хочу служить Ему. Научишь?