Горшков Александр - Надежда и Вера

– Значит.., – Смагин вытер испарину со лба, понемногу приходя в себя от только что пережитого шока. – Значит… выходит…

– Да, – Выкван быстро скопировал файл в свои документы, – выходит, что Веру просто пересадили за руль, перед тем подсыпав ей в кофе психотропный препарат, который ввел ее в состояние полного беспамятства и бесчувствия. А совершил наезд на детей – причем, наезд умышленный – тот самый Фил, вскруживший голову Вере. Ее вина – только в этом увлечении, доверчивости. Думаю, она получила хороший урок на всю оставшуюся жизнь. А на скамью подсудимых должен будет сесть настоящий преступник. Это справедливо.

– Так что же сидим? – воскликнул Смагин. – Что мы еще ждем?

– Мы не ждем, а уже действуем, хозяин, – Выкван собрался уйти. – Я к следователю и подключу нужных людей, чтобы…

– Погоди, мои друзья из милиции звонят, – Смагин достал заголосивший телефон и приложил к уху, отойдя в сторону. – Слушаю тебя внимательно, Василь Захарович. У нас тут ошеломляющие новости. У вас тоже? Тогда начинай со своих.

Слушая, о чем ему стали рассказывать, лицо Смагина снова изменилось, став сначала растерянным, потом удивленным, а потом суровым, даже злым.

– Ах, негодяи, – прошептал он, окончив разговор и кину телефон на стол. – Ах, мерзавцы… Что затеяли, ничего святого нет.

– Что случилось? – встревоженный Выкван подошел к Смагину.

– Терещенко звонил, рассказал свежие новости. В монастыре, в той комнате, где рядом с моей Надеждой жила Ангелина, которая скоропостижно скончалась, провели тщательный обыск и нашли портативную видеокамеру, кем-то умело спрятанную за иконами. Когда воспроизвели сохранившуюся запись, то увидели, как покойница перед смертью назвала имена всех, кто требовал от нее подсыпать Надежде специально выращенные в лаборатории для убийства смертоносные грибы. В природе они вообще не растут, по крайней мере в наших краях. Но почему-то эти грибы съела сама Ангелина: врачи бессильны были что-либо сделать для ее спасения. Против этих грибов пока нет никакого противоядия. И следы этого преступления тоже ведут к нашим соперникам, прежде всего к Илье Гусману. Не удивлюсь, если его имя выплывет и при расследовании дела о наезде на детишек.

– Господи, на все Твоя святая воля, – прошептала Любовь Петровна, крестясь на святые образа. – А ты не верил в чудеса, не верил в то, что Господь защитит нас…

– Что ж, команда Лубянского, похоже, сделала все свои ходы, – задумчиво сказал Выкван. – Теперь очередь за нами.

И быстро вышел из комнаты, на ходу застегивая папку с документами.

Смагин теперь сам подошел к Андрею и опустился перед ним на колени.

– Что я могу для тебя сделать, сынок? Чем отблагодарю? Говори, теперь я твой должник.

Андрей поднял Смагина, не позволив ему так унижаться.

– У меня к вам, Павел Степанович, только одна просьба. Маленькая, но убедительная.

– Говори, – решительно сказал Смагин, – я всю исполню, все сделаю. Говори.

– Обещайте, что больше никогда не будете высказываться с таким презрением о людях моей профессии. Она не хуже любой другой, а негодяи, продажные шкуры есть везде, даже среди людей такого высокого полета, как вы.

– Ничего не пойму, – опешил Смагин. – О какой профессии речь?

– Я репортер Андрей Паршин. Мое имя вам должно быть хорошо известно по тем острым критическим публикациям в ваш адрес, когда я выступил против затеи поставить в черте города вредное для здоровья людей производство.

– Все хорошо помню: и желание построить аккумуляторный завод, и тот шум, который подняла пресса, подключив экологов, общественность. Помню. Мы тогда тоже все взвесили, проанализировали и согласились с выводами экологов, отказались от этого строительства. Ваши критические статьи, кстати, вовремя остудили горячие головы, которые убеждали нас в обратном: на все плюнуть, махнуть рукой и строить завод, обещавший нам солидную финансовую прибыль, хорошие рынки сбыта.

– Я тоже помню, какими словами вы кляли, поносили репортеров, обративших внимание на эту проблему, как нам угрожали. И в нынешней ситуации, не разобравшись до конца, снова хаете репортеров, обвиняете их во всех своих бедах.

– Но ведь мы отказались от строительства! – всплеснул руками Смагин. – Потому что во всем разобрались! И сейчас все расставили по своим местам. Благодаря вам разобрались – и тогда, и теперь. В чем же дело? Какие могут быть вопросы?

– Дело в том, что тогда, после публикаций о вредном производстве, меня и еще нескольких человек, писавших на эту тему, выгнали с работы. Ваши люди нам не простили того, что мы дерзнули восстать против самого Смагина. Сказали, что не по своим силам взялись дерево рубать. И выгнали. Выбросили на улицу. Отблагодарили по-своему, «по-царски». Теперь я такой, какой есть перед вами – тот самый репортер Андрей Паршин и бомж по совместительству. Так что никакой другой благодарности я от вас не жду, а лишь прошу: никогда не говорите с таким презрением о моей профессии. А сейчас покажите, где у вас выход на улицу, мне здесь душно.