Татьяна Харитонова: Правый

Я проснулась с утра

Со мной что-то не так.

Вместо просто лапши

На ушах Доширак.

Вот и стихи стала писать. Не все так плохо. Стану великой поэтессой и напишу о нем какую-нибудь гадость, чтобы весь мир узнал.

Весь мир ни о чем не узнал. Миру было не до того. Рост цен на нефть, падение доллара занимали мир гораздо больше. Хотя странно. Создатель сотворил все в этом мире, все, кроме денег. Деньги - творение человека. Создал человек себе деньги, а они его и погубили. Попал человек. Попал в плен. В плен к бумажке.

Зарабатывать эти самые бумажки в родном городе стало невыносимо. Свою гримерку возненавидела. Собрала вещи, Любочку и уехала в Саратов к подруге, с которой вместе учились когда-то. Мама уезжать не захотела. Долго и надрывно ссорились, плакали, прощались. Но было одно обстоятельство, значительно облегчившее Любе переезд: в пригороде Саратова жила тетка, сестра мамы - Полина Петровна. Старенькая, одинокая женщина. У нее был маленький чудесный домик. Тетушка очень любила цветы, особенно бархатцы. Каких только сортов у нее не было. Все оттенки желтого и оранжевого радовали потрясенную Сонечку. Она, как Герда, бегущая за Каем, попала к доброй волшебнице и забыла обо всем. Осенью поступила в театр, Любочку оформили в садик. Для матери - одиночки это была не проблема. Жизнь потихоньку наладилась. Как гром среди ясного неба – смерть мамы. Она скоропостижно скончалась от сердечного приступа прямо на работе. Мир для Сони потускнел, как будто красок убавилось. Стал серо – коричневым. Мучила вина. Бросила, уехала. Думала только о себе. Но постепенно все улеглось. Жизнь потекла, как прежде. Мамину квартиру поменяла на Саратов. Свила новое гнездышко. Но хозяина в нем так и не появилось. Мужчин не воспринимала серьезно. Ее близорукость душевная сменилась новой болезнью – дальтонизмом. Мужчины стали серыми. Все. Стало неинтересно. Стала видеть в них все больше недостатки. Знала наперед, кто что скажет, о чем подумает. Зеленка мерещилась долго, а все ссадины с тех пор мазала исключительно йодом. Но поклонников у нее было много, и через пару лет все позабылось. Правда, Любочка всегда была какой – то чужой. Молчаливая, серьезная девочка, она всегда находила себе занятие, подолгу играла со своими игрушками в уголке, а когда подросла, и вовсе отдалилась от Сони. Никаких девичьих тайн, никаких секретов. Все сама. Даже уроки. Училась очень хорошо, легко, не напрягаясь. Читать научилась, складывая буквы в витринах магазинов. Первое слово – аптека – прочитала, когда они утром бежали в детский сад. Сонечка и не поняла, торопилась. А когда увидела Любашу с книгой Чехова на коленях, несказанно удивилась.

-Ты что делаешь, Люба?

-Читаю.

-Ты умеешь?

-Умею.

-Ну-ка, прочитай,- Сонечка перевернула страницу.

-Да-ма с со-бач-кой!

-Молодец, когда ты научилась?

-Не знаю. В садике.

-Я тебе куплю детскую книгу.

-Ладно. А пока я про собачку почитаю.

-Про собачку? Про какую собачку?

-Про эту. – Любаша еще раз ткнула пальчиком в название.

-Это совсем не про собачку. Это для взрослых. Тебе это еще рано.

Так Любаша и росла рядышком. И взрослела. И отдалялась.

Ее независимость и самостоятельность импонировала Сонечке, была удобной. Правда, дерзила и спорила по любому поводу. Если Сонечка говорила, что это черное, дочь упрямо твердила – белое, если Сонечка просила надеть теплую куртку, Люба уходила в легком плаще. В итоге, Сонечка сдалась и перестала заниматься воспитанием дочери.

Любочка как-то незаметно выросла и в девятом классе, после очередного скандальчика, сообщила маме, что беременна.

Они завтракали на крохотной кухоньке. Люба пила кофе и накручивала щипцами челку.

-Съешь бутерброд лучше! Что это за завтрак? Худющая, как велосипед.

Соня сделала Любочке бутерброд с колбасой и положила на блюдце. Лицо у девочки исказилось, она бросила щипцы и метнулась к раковине. Приступ рвоты был долгим и мучительным.

-Любочка, что с тобой? Отравилась чем-то? Что ты вчера ела?

-Да не знаю я. Макароны с котлетой в столовой. Вечером салат с тобой вместе ели.

-Странно, мне хорошо. Наверное, столовская котлета.

-Да нет, меня уже давно тошнит.

-А живот? Живот болит?

-Ничего не болит. Просто тошнит и все!

Соня все поняла. Это был шок, сродни тому, зеленому. И переезд не спас бы.

-Ты что? Беременна? Боже! Ты сошла с ума!

-Нет. Это не сумасшествие, это точно беременность!

-Я поняла! С ума сойду я!

Люба умылась и села на табуреточку, ножка косичкой за ножку, девочка – ангелочек, с косичками, как у Пэппи.