Татьяна Харитонова: Розовый слон

Вот женщина с пакетом, в глазах – проблемы, которые она решает, а решить бедняжка не может. Или вот мужчина. Выпил крепко вчера, сегодня плохо бедолаге, а на работу, хочешь, не хочешь, а надо. А вот парень с девчонкой, расстаться никак не могут. Уж так он ее целует. Прижался прямо на остановке. Живот у нее голый, в пупке – железяки. Зачем? Может она его на цепь сажает, что бы ни убежал? Как собаку к будке. На день с цепи отпускает, а вечером, давай родимый, домой. Интересно, долго она его на цепи то удержит. Да и недолго, наверное, на цепи никто никогда никого не удержал. Вот внучка жила с парнем, не расписанные. Гражданский брак по-ихнему. Почему гражданский? Потому что граждане? Так мы с Петровной тоже были гражданами, однако расписались, честь по чести, и прожили сорок годков. Всяко было: и ссорились, и мирились, а бросать Петровну и мысли не возникало, хоть она женщина была с порохом наготове. А внучкин гражданский муж, гражданин этот, пожил с ней два года, а потом, видишь ли, не подошли друг другу. Да они и не пытались подходить. У него в ушах плеер, у нее в ушах плеер, целыми днями по городу врозь, вечеров сбегутся в кучу, поедят молча у телевизора, он к компьютеру, она к телефону, а потом спать. На два года их и хватило. Детей так и не родили. Не успели за два года. Все в делах, горемыки. А теперь еще этот отъезд. Они думают, что дед не слышит ничего, не видит. А он давно в курсе всех их дел. А что делать?

Когда он не пришел к обеду, занавески на окнах всполошились. У цветочного горшка появлялось то одно, то другое, то третье растерянное лицо.

– Ну-ну, поволнуйтесь, граждане. Вы ведь этого хотите. Что же всполошились?

Граждане высыпали к остановке. Не все сразу, по очереди. Сначала сын, потом невестка, потом внучка.

– Простите, а вы дедушку не видали? Он на скамеечке этой сидит обычно?

Нет, никто не видал. Дед нахохлился. Втянул голову в плечи, как худой воробей, выпавший из гнезда. Стало зябко. Вспомнилось, как в детстве, когда мать наказала его за что – то, сбежал из дому, спрятался за сараюшку и долго слышал взволнованный голос, звавший его домой. Было радостно, оттого, что его простили, и горько за то, что обидели наказанием, несправедливым, как тогда казалось. Вот и сейчас, как тот мальчонка, сидел на остановке, притаившись. Его спас подъехавший троллейбус. Воровато озираясь, вошел, сел на свободное сиденье и поехал. Куда? Зачем? Мысль появилась неожиданно. Поеду в Грушовку, дом престарелых за городом. На разведку.

Грушовка была в семи километрах от города. Притча во языцех для всех стариков. Грушовки боялись. Никто туда не хотел. И все-таки, это был вариант для деда. На Грушовку бегали маршрутки. Денег у него не было, но в маршрутке должно было быть льготное место. Повезет – уеду. Так он загадал. Микроавтобус подкатил к остановке, обдав водой из лужи. Вот балбесы – привычно подумалось, но тут же отогнал эту мысль. Рядом с шофером были пустые два сиденья. Обычно туда запрыгивают самые шустрые пассажиры, но сегодня желающих не было. В салон зашли две женщины дачницы, да девчушка лет тринадцати с котом в корзинке.

– Сынок! Возьмешь на льготное?

Сынок – мужчина лет сорока, с недовольным лицом, потянулся и открыл дверь:

– Много вас, льготников!

– Где много, покажи?

– Да везде много! Одни льготники. Забодали своими льготами. А нам что же, развозить вас, господ, а самим лапу сосать?

– Да ты потерпи, сынок, и страна пусть потерпит, окочуримся мы скоро, все вам полегче будет!

– Вы окочуритесь, новые льготники подрастут.

– А сам то льготником не будешь?

– Буду, наверное, только льготы тогда обязательно отменят. Мне всегда везет. Очередь занимаю, значить товар перед моим носом закончится.

– А ты, добрее, сынок, добрее к людям, вот и не закончится. Все воздастся тебе.

– Умный ты, дед, как я посмотрю, садись рядом, довезу с ветерком.

Дед вскарабкался на высокую подножку, сел рядом с водителем. У лица покачивалась маленькая обезьянка, подмигивая левым глазом. На панели – иконка Николая Чудотворца, покровителя всех путешествующих.

– Небось, в Грушовку сдаваться, иль проведать кого?

– Я на разведку, сынок. Видно придется там доживать свой век.

– Вот ты о доброте. И что ты своей добротой? В Грушовку?

– Не в доброте дело. Мои, наверное, и слышать об этом не хотят. Я сам так решил.

– Просто так никто бы не решил. Значит, обуза.

– Обуза. Согласен. А кто в старости не обуза?

– Глупости, дед. Нет будущего у государства, для которого старики – обуза. На востоке старик – самый почитаемый гражданин. Его уважают и прислушиваются.

Читать дальше