Так плакали и причитали и еще более горькие и жалобные слова говорили все — знатные и простые, старые и молодые. После приготовили вельможи — босые, с непокрытыми головами, в оборванной одежде — царскую усыпальницу, украсили ее, как подобало, и понесли туда Русудан. Впереди шел Придон с братьями и знатными вельможами, он бил себя по лицу, и по голове, обагряясь кровью, рвал на себе бороду, а за ним шли женщины, царапая щеки, бия себя в грудь, распустив свои волосы. Шли они с плачем и причитаниями.
Подошли они к царской усыпальнице, предали черной, губящей всякую красу земле нежное, благоуханное тело Русудан и свершили надлежащий обряд; щедро одарили бедняков, пожертвовали в память царицы многие села и сады. Всякий день посещали ее усыпальницу. Придон, обливаясь кровавыми слезами, совершил погребение любимой своей матушки по обычаю царскому и, о душе ее позаботившись, призвал писца и велел написать письмо отцу и матери Русудан о том, что сияющее солнце — их дочь покинула их и была предана черной земле.
Здесь уведомительное письмо Придона деду
«Эх, жаждущий доброй вести от нас, вместо нее доложу тебе словами ужасными о делах, ввергающих в трепет! Не в силах мой язык высказать всего, страдания не дают мне вздохнуть, пламя печали смертельно ранит мое сердце, и палящий огонь сжигает мои внутренности. Обрушилась на нас кара, которой не избежать, — безвременная смерть. Где увидишь ныне глаза без слез, лицо не пожелтевшее, трапезу без печали, блаженство не омраченное?! Где, в какой стране не горюют, в каких краях не стенают?!
Теперь доложу вам, о чем послание мое, о чьей кончине сообщаю вам. Ой, прародители мои, не знавшие до моего рождения недостатка в веселье, не ведавшие горя, а после моего появления на свет исполненные печали, лишенные радости, а ныне, в пору дряхлости и немощи, навечно ввергнутые в печаль сим письмом. О горе милостивой родительнице моей и вашей дочери, царице, нрава безущербного, взращенной с младенческих лет в холе и неге! […] Горе мне, видевшему своими глазами, как душа ее, верующая в Христа, отлетела от тела, как спутались ее густые волосы, умащенные мускусом, уложенные пышными локонами, поблекли и обратились в прах ее серебряные ланиты, померкло ее чело, сверкающее, подобно мраморной плите, дуги ее густых бровей нахмурились, ресницы ее, подобные стрелам эбеновым, обрушили долу кровлю затеняющую, очи блестящие, ясновидящие угасли, озера бурные, чернильные свое мерцание притушили, и негры [77] Негры, вокруг на страже стоявшие, сгинули в слепой пучине — метафорическое обозначение ресниц, окружавших глаза.
, вокруг на страже стоявшие, сгинули в слепой пучине вокруг глаз раскинулись лазоревые шатры, покрытые лиловыми покровами; роза, без соловья расцветшая, и алый мак изменили своей природе, и поселился там цвет шафранный, рубиновые уста, обведенные агатом, нежные, тонко очерченные, увяли, пурпурный лик поблек и сморщился; тридцать две жемчужины, тесно в ряд в перламутровой раковине уложенные, сомкнулись, словно запертые врата. Голос ее, умевший соперничать с музыкой, заставлявший умолкать риторов, лившийся, словно не иссякающий поток, подобный соловьиному пению, умолк навечно, и врата красноречия закрылись. Башня хрустальная, стройная, радующая взоры, белая как бумага согнулась и упала. Гибкие руки и хрустальные, точеные пальцы затихли, унялись. Плоть, что была ровня снегу, перестала блистать, окуталась туманом. Та, что красила собой все плоды земли и радовала землю, ныне отринута и бессильна. Та, чье слово исцеляло недужных, ныне сама повержена недугом. Та, чьей красе завидовали знатнейшие и прекраснейшие из женщин и к кому устремлялись они, словно железо к магниту, ныне отошла от докучавших ей дел мирских. Та, у которой перенимали жены и матери нрав и обличье, которая хороша была собой и достойно наряжена, ныне ограблена, опустошена. Земля призвала ее к себе, серьгами и ожерельями украшенную. Та, что носила всегда драгоценные, сверкающие уборы, отбыла в простой холстине, свивальником тугим свитая. И та, которая украшала царский престол, подружилась со склепом и усыпальницей. Та, которую мог повергнуть в трепет осенний лист, ныне не побоялась сойти в землю. Дети ее и те, кого воспитала она, как своих детей, не в силах были ей помочь, разве только плакали и стенали. Горе, горе! Когда бы были наши сердца безжалостны, наши глаза бесслезны, когда бы наше царство было без стонов, улицы и площади без причитаний! Кто, услышав о том, не предастся печали, чье сердце не охватит пламя! Несомненно, всякий, услышавший ее завещание, увидевший ее детей, разлученных с нею, будет стенать, как Иеремия [78] Иеремия — библейский пророк.
, причитать, как Манасе [79] Манасе (грузинская форма от Манассии) — библейский персонаж; иудейский царь, известный тем, что жестоко преследовал «пророков» и восстановил идолопоклонство. Был взят в плен царем Ассаргадоном и отвезен в Вавилон.
, убиваться, как Иаков [80] Иаков — библейский персонаж, отец Иосифа Прекрасного.
, рыдать, как Петр [81] Петр — библейский пророк, ученик Христа.
. Будет он рвать на себе волосы, раздирать ланиты, обагрять грудь кровью и, подобно ниневийцам [82] Как ниневийцы — имеются в виду жители столицы Ассирии Ниневии, которые, по библейскому преданию, поверили предсказанию пророка Ионы о том, что Ниневия должна быть разрушена через три дня, и в знак покаяния облачились в траур.
, сидеть в золе и пепле. О горе, горе нам, которые остались безутешными и сообщили вам эту горькую весть!»
Читать дальше