П.А.Сарапульцев - Homo

К чёрту путешествия! Сегодня же возвращаюсь домой,- твёрдо и окончательно решил я, дожидаясь пока коридорный откроет дверь и занесёт мой чемодан в ещё одно стандартное гнёздышко с одинаково стерильными колпачками над стаканами и унитазом.

Продолжая ворчать про себя, я подошёл к окну, чтобы выветрить застоявшийся нежилой дух, и замер… Прямо за окнами начинался почти вертикальный обрыв, густо заросший зеленым кустарником и изогнутыми, прилепившимися к отвесной стене деревьями. Далеко внизу над извилинами горной речушки перекинулся ажурный висячий мост с крошечным совсем игрушечным на таком расстоянии паровозиком, перебиравшимся по нему. Было раннее утро, и полупрозрачный туман застывшими облаками поднимался со дна пропасти, разбиваясь о стены спящего на противоположном краю почти сказочного замка.

- Любуетесь, сэр? — вывёл меня из полузабытья льстиво приглушенный голос коридорного.— Могу Вас и ещё кое-чем порадовать: в соседнем номере (прямо за этой стеной) поселилась Ваша соотечественница - кинозвезда Линда Джонсон, та самая, чьи фотографии на днях напечатали в “Фигаро”.

- Ну а мне-то, что до неё? - пожал я плечами в ответ, невольно вспоминая при этом кукольно-изящное личико этой актрисы, только что получившей очередного “Оскара” за лучшее исполнение женской ради в изрядно нашумевшей, но пустой мелодраме.

- Как изволите, сэр,- поклонился мне коридорный, даже не пытаясь скрыть своего удивления от моего ответа.

Может быть, при других обстоятельствах его реакция на мои слова и вызвала бы у меня хоть какой-то интерес, но сейчас мне хотелось только одного: лучшего лекарства от любой болезни, по мнению французских медиков,- тепла постели. Если бы Вам и захотелось узнать поподробнее о моём заболевании, то скорее всего Вы не нашли бы о нём никаких сведений ни в одном из существующих в настоящее время медицинских справочников. Я первый обнаружил в себе бациллы этого заболевания и сам классифицировал его, назвав - усталостью ото лжи. Открыв тем самым новую группу профессиональных заболеваний всех мыслящих медиков, а особенно терапевтов, к которым вот уже добрых пятнадцать лет я привык причислять и самого себя.

Нет ничего удивительного в том, что ещё сравнительно недавно возможность подхватить это заболевание была практически нереальной, и только специфика развития медицинской науки XXI века создала условия для её появления. Перерастание медицины из искусства в науку позволило сорвать повязку незнания с глаз врача, но ещё не дало ему силы для борьбы с увиденным. Мы — медики двадцать первого века, слишком часто можем предсказать исход заболевания, но слишком редко можем его изменить.

Больше того, мы ввели в медицину точность и достоверность, которые позволили нам понять, что даже те улучшения, которых мы с таким трудом добиваемся, в большинстве случаев зависят от способности человеческого организма к самоподлечиванию, а не от эффективности используемых нами лекарств. И, следовательно, основная часть нашей деятельности должна заключаться в умении делать хорошую мину при плохой игре.

Какое-то время это сравнительно неплохо мне удавалось, и я даже назначен был врачом-консультантом одного из крупнейших в Соединённых Штатах гастроэнтерологических центров. Только не подумайте, что я должен был изрекать истины в последней инстанции для тех десятков и сотен врачей, которые работали в самых разнообразных отделениях и лабораториях центра. Они и без меня достаточно хорошо знали то дело, которому посвятили всю свою жизнь, тем более что им и не приходилось заниматься гаданием на кофейной гуще, поскольку современные средства диагностики позволяют совершенно определенно высказываться о причине и исходе того или иного недуга, с которым обращаются к нам заболевшие люди.

Моя работа заключалась в другом: я должен был уметь делать вид, что я знаю и умею всё, я должен был играть роль той соломинки, за которую хватается погибающий иди считающий себя погибающим человек. И я это умел, хотя никто не учил меня, как это делать, и я никогда не кончал не только специальных актёрских курсов, но даже не играл в любительских школьных спектаклях.

Если не считать довольно редких случайностей, мне, в основном, приходилось заниматься двумя видами внушения: доказывать погибающим больным, что их дела несомненно, хотя и медленно, идут на поправку и убеждать чувствительных, но не тяжёлых хронических больных в том, что ещё один, ну на худой конец два-три курса лечения и они навсегда забудут о своих горестях и печалях. И, как я уже говорил, до недавнего времени это у меня неплохо получалось, а вот последнее время… Наверное, я действительно устал ото лжи, и эта ложь стала так или иначе проявляться на моём лице или проскальзывать в неконтролируемых интонациях моего голоса, когда я привычно пытался прибегнуть к ее помощи. Больше того, мне стало казаться, что ко мне на приём начали попадать одни только парапсихологи и телепаты, свободно читающие мои мысли и улавливающие моё к ним отношение. Во всяком случае, повторные прослушивания магнитофонной записи наших разговоров не позволили ни мне, ни моим коллегам выявить ни одной явной словесной или интонационной ошибки.