Санин Евгений - Белый гонец

- И я тебе корзину брюквы, которую дала летом! – всхлипывая, отвечала болезненная и худая.

- А за то, что я тебе волосы, бывало, драла, прости!

- А ты меня – что я тебе однажды глаза чуть не выцарапала!

- Ох, и глупые мы были с тобой!

- Ох, глупые!

Милуша со страхом и удивлением послушала их и подалась ближе к деду Завиду.

Тот, замыкая шествие, рассказывал идущим рядом детям о самом злобном на свете звере - ласке. Он видывал его в Ростове Северском, откуда и пришел в эти места вместе с войском молодого тогда еще князя Владимира Мономаха.

- Сама – чуть поболе ладони, если не считать хвоста! Много ли ей для прокорма надо? – даже плюнув от негодования на землю, говорил он. - А как попадет в курятник, то не успокоится, покуда всем курам до единой головы не прокусит! Ничего живого после себя не оставляет! И откуда в ней только такая злость?

Заметив Славку, дед Завид оставил его быть замыкающим, а сам направился в голову вереницы - показывать путь.

- При чем тут ласка? Почему все прощаются? – недоумевая, спросила женщин Милуша. – И вообще, что случилось?

Худая, болезненная, с жалостью осмотрела ее, ребенка и сказала:

- Ой, милая! На нас ведь сейчас сам хан Белдуз идет!

- Ну и что? - продолжала недоумевать Милуша.

- А то, что после себя он в живых никого не оставляет! Ни старого, ни малого! Поэтому и прозвали его в народе ханом Лаской! – пояснила высокая, статная.

- Вот горе-то… - послышалось с другой стороны. – Последний раз сюда он лет семь назад, как наведывался! Тогда только те и спаслись, что в отлучке были. Да еще вон – Славко!

- Его матушка в печке спрятала! – шепнула Милуше худая женщина, и та крепче прижала к себе сына. - Если б их дом подожгли, и его бы, считай, не было!

- А матушка-то его - первой красавицей в округе была! – принялась причитать статная.

- И батюшка как за нее вступился! Один, с охотничьим ножом, на половца за нее пошел! На части ведь изрубили его, окаянные! Да еще и копьями искололи!..

- А матушку – босую, по снегу – в полон увели…

- Ну, нет…

Славко внезапно сжал кулаки и бросился назад к веси.

- Стой, ты куда? – только и успела крикнуть ему вслед Милуша.

- Я только туда и обратно! – обернувшись, успокоил ее Славко, но издали, из-за снежной пелены метели, донеслось его затихающее:

- Проща-а-ай!..

- Вот оглашенный! – покачала головой статная женщина. - Весь в отца! Тот ведь перед смертью все-таки успел ножом до лица хана дотянуться. С тех пор, говорят, тот серебряную маску на лице носит да шепелявит – словно змея шипит!

- Но мы же ведь прятаться – в лес идем! – простонала, цепляясь за последнюю надежду, Милуша.

- Э-э, милая! Хан Белдуз, если захочет, и на дне моря разыщет, так что прощайся лучше со своим сыночком и… меня прости! – поклонилась худая женщина.

- И меня! – вслед за ней попросила высокая. – Я ведь тебе все время завидовала!

Несколько минут Милуша шла, пытаясь постигнуть, если не сердцем, то хотя бы умом услышанное, с каждым шагом все крепче и крепче прижимая к себе сына. Вдруг она увидела темневшую справа от протоптанной тропы лисью нору и метнулась к ней.

- Гав! Гав! Гав! – опускаясь на колени, по-собачьи залаяла она и по самое плечо засунула в нору руку.

- Что это с ней?

- В уме повредилась девка? - забеспокоились женщины.

Но Милуша, судя по всему, прекрасно соображала, что делает.

- Пустая! – с облегчением выдохнула она, и, поцеловав крепко спящего сына, бережно вложила его в лисью нору, стараясь засунуть как можно глубже.

Затем широко перекрестила темное отверстие и, разогнувшись, умоляюще крикнула:

- Родимые! Если кто останется жив, запомните это место! Спасите его!

- Что она делает?! – в ужасе вскричала худая женщина.

Но статная остановила ее.

- Не мешай, может, хоть так да спасет сына!

Женщины подхватили рыдающую Милушу под руки, и она, беспрестанно оглядываясь, побрела вместе с ними к совсем уже близкому лесу…

3

Славко встал за дверь и с готовностью выставил перед собой нож.

Бормоча: «Отца – саблями, а потом - копьями… мамку – босиком по снегу…» - Славко ворвался в свою землянку и, не зажигая лучины, наощупь принялся рыться по всем углам.

- Да куда же он запропастился? Милуша что ли его нашла? – только и слышался отовсюду его едва не плачущий от нетерпеливой досады голос.

Убогое Славкино жилище никак не походило на землянку, в которой жила семья кузнеца. Печь, в которой его когда-то спрятала от половцев родная мать, давно пришла в негодность, и он топил здесь по-черному – просто разводя костер на полу, а потом выветривая дым и плотно закрывая дверь. Полы были земляные. Впрочем, лежанка с наброшенной на нее овчиной, стол и скамья – тоже! Из всей посуды были только две-три потресканные глиняные миски, старая кружка, да обгрызанная по краям ложка, которую еще отец сделал из липовой баклуши. Много ли ему одному надо?