Максим Бодягин - Машина снов

Марко радовался возможности покинуть надоевший до чёртиков дворец Канбалу. Отец с Матвеем уже ждали их в зимнем дворце, куда неделю назад механики доставили то, чему предстояло стать машиной снов. Марко спросил Шераба Тсеринга, будет ли он сопровождать их в дороге, но знахарь засмеялся и сказал, что ни один конь не сравнится с ним в скорости. Говорили, что он может за два дня пробежать две тысячи ли, питаясь собственной слюной.

Марко испытывал страшное смущение. Молясь вместе с отцом и Матвеем в наспех построенной на задворках дворца церковке, он ощущал ужасающее чувство потери, вера уходила из него, как кровь из раны. Он всеми силами хотел вернуть уверенность в мире, которая была у него в детстве, он снова и снова вспоминал слова молитвы, но латынь казалась ему неродной, непонятной, словно рот был набит кашей. «Не может быть одного для всех бога», — смеясь говорил Шераб Тсеринг и извлекал из воздуха маленькие рисовые зёрнышки, которые исцеляли мигрень и помогали женщинам родить без боли. Марку хотелось исповедаться, плакать, прижавшись лбом к прохладной решётке исповедальни, как в детстве, но где взять ту искренность? Где она? За последнюю неделю он убил больше двадцати разбойников во время ночных рейдов по беременной мятежом Канбалу. «Разбойник, прозванный Ангулимала, убил почти тысячу человек, сделав из их пальцев ожерелье. Но, обретя свою веру, он исчерпал негативную карму и стал великим святым», — рассказывал Шераб Тсеринг. «Главное — не стоять на месте, работать на благо других и двигаться к постижению. Прибейся к любой вере, но не смешивай всё в кучу», — настаивал знахарь.

Марко метался и искал спасение во сне. Обволакивающая мягкая пелена накрывала его ярким покровом, спасавшим от преследовавшего чувства греха. Он рисовал на груди Пэй Пэй гиероглифы, прижимался к её шелковистой коже, слушал колокольчик её голоса. Каждый раз, просыпаясь от ночных шорохов, Марко испытывал чувство потери, шарил рукой по пустой постели и обречённо откидывался на подушку. Наложницы отказывались с ним спать, опасаясь его непредсказуемых вспышек гнева, после того как он выбросил нагую девицу на двор, на потеху ночной страже. Он доводил себя до полной паранойи, днём и ночью преследуя смеющуюся Пэй Пэй.

Мир вокруг сжимал молодого Марка, словно напряжённая матка, стремясь выбросить его из себя, чувство постоянного удушья от чужого давящего присутствия преследовало венецианца, доводя его до приступов бешенства. Он брал меч и шёл на задний двор, в парк, до изнеможения чертил мечом спирали и круги в опускающейся темноте, рубил снопы рисовой соломы и деревянные куклы. Он хотел прорвать эту тугую оболочку мира, ночной воздух казался мембраной, прячущей другой, настоящий мир, полный счастья и любви. Марко колол воздух сияющим лезвием, в надежде проникнуть в прореху между мирами и выскочить туда, где нет ни боли, ни страха, ни постоянного ожидания смерти.

После знаменитого поединка Марка с императором Хубилай подарил ему драгоценный меч, выкованный почти двести лет назад великим мастером, имени которого Хубилай не помнил. Матвей с отцом подсчитали, что за минувший год Марко заработал на императорской службе больше четырехсот тысяч безантов. Для Венеции это были колоссальные деньги. На груди Марка висела пайцза с львиной головой. Даже кешиктен, самые близкие слуги Хубилая, высокопоставленные дворяне, завидев пайцзу, падали на колено. Перед ней распахивались все двери, рыночные торговцы умоляли взять их товар бесплатно, надменные чиновники расплывались в приторной улыбке, вкрадчиво намекая на холостое положение Марка и подводя к нему своих притихших дочерей. Но Марко не замечал ничего вокруг, ни лебезящих слуг, ни всегда готовых к усладам наложниц, ни денег, ни привилегий. Он прекрасно помнил, какую власть имел над Хубилаем управитель столицы Ахмах. Говорили, что он опоил императора и заказал специальный амулет у даосского колдуна, чтобы держать ум императора взаперти. Но это не сделало Ахмаха бессмертным. Марко видел, как быстро взлетают вверх по карьерной лестнице приближённые императора и как потом их головы выставляют на кольях у ворот, их семьи продают в рабство, а имущество раздают столичным нищим. Шераб Тсеринг, смеясь, говорил: «Ничего постоянного в мире нет и быть не может, Марко. Скоро ты и сам это увидишь».

Отец спросил Марка, не хочет ли тот вернуться в Венецию, но Марко только молчал и улыбался. Николай втайне боялся, что сын согласится. Четыреста тысяч безантов! Какой безумец вернётся в Венецию, когда тут можно зарабатывать такие деньги?! А в голове Марка колокольчиком звучал голос Пэй Пэй, нёсся сияющий меч императора, постукивали рубиновые чётки Шераба Тсеринга. Отец что-то говорил, но звуки доносились как сквозь подушку…Четыре.