Дмитрий Факовский - Бессы

«Почему бы нам просто не уехать?» - он догнал Мишку и дёрнул его за локоть, устав разгадывать этот чёртов ребус, который ко всему сегодняшнему дерьму в придачу конкретно сводил с ума, из-за чего Факер едва не завалил его просто так, поддавшись разыгравшейся паранойи.

Тот остановился.

«Можно перекурить», - спокойно ответил он, доставая пачку сигарет.

К ним присоединились Толик и Фёдор.

«Кажется, мы нормально оторвались», - сказал его товарищ, всё так же дрожа.

«За нами никто и не гнался», - оборвал его Мишка.

«Ну, всё равно. Ты бы видел, что там было», - сказал он, безумно вращая глаза и таращась на Факера.

«Как бы, я вас и предупредил», - сплюнул Факер.

«Я вас отведу к подруге. Двигать к нам – опасно. У нас был Гусь, его там могли видеть», - сказал Мишка.

«Мы бы сели на тачку и свалили», - неуверенно сказал Факер.

«Во-первых, дорогу, вернее – то, что вместо неё, занесло – у вас больше шансов застрять где-то, выезжая. Во-вторых, пока вы доедете до города – уже будет дан сигнал, и на въезде менты станут проверять каждую машину, и уж вашу колымагу – точно», - спокойно разъяснил тот.

«И что изменится к утру?» - начал злиться он.

Вся эта тягомотина вновь начала наводить Факера на мысль, что Мишка явно что-то мутит.

«К утру изменится всё. Там вас никто не станет искать, в отличие от нашей хаты, где нужно будет ещё прибраться. Без вас мне будет проще это сделать. У нас есть ещё минут пятнадцать, раньше в клуб менты вряд ли приедут, поэтому давайте поторопимся, тут недалеко осталось», - сказал он, и вновь энергично пошел вперёд, разрезая снежную мглу, не оставляя им других вариантов, кроме как следовать за собой.

Бредя за ним следом, Факер угрюмо думал, что песенка из мультика, утверждающая, что жадность – это плохо, начавшая самовольно играть в его голове, явно над ним издевается.

Главное принципиальное изменение в постсоветском сознании – это исчезновение грани между понятиями работать - делать дело, и зарабатывать деньги.

И вот теперь, вместо того, чтобы заниматься чем-то полезным – хотя бы создать семью, хотя бы сидеть и писать мудрые книги (даже литературные конкурсы старались завлечь авторов не возможностью опубликоваться, а денежными премиями, убивая тем самым саму суть писательства), анализируя в них собственные ошибки, тайно надеясь, что вся эта проповедь не будет отвергнута раздражительной, потерявшей интерес к просветлению, воспринимая его как морализаторство толпой, а наоборот – поможет кому-то стать лучше, бросить наркотики и бухло, научиться уважать родителей и хороших девушек, - вместо всего этого он брёл посреди этой бессовой трясины. Противнее всего было то, что в данной ситуации мало что зависело от него самого, и поэтому вновь приходилось полагаться на случайность, абсурдное совпадение которых было аномально много за последние сутки - ещё с тех пор, как он впервые нажрался в кабаке в центре так называемого креативного класса.

***

Наконец, они остановились возле глухих ворот и Мишка, проделав какие-то манипуляции с ручкой калитки, впустил их во двор. Неказистый одноэтажный дом – не чета тому, где они жрали самогон, - заброшенный на самую окраину их муниципального мирка, безмолвно спал. Факер глянул вдоль двора: разглядеть что-либо в густой темноте, на фоне которой вновь повалил снег, было невозможно.

Он задрал голову – небо заволокло громадными тучами, отчего пространство вокруг суживалось, заполняясь ледяным мраком.

Мишка быстро взбежал на крыльцо и постучал в дверь. Через пару секунд, будто их ждали, в одном из занавешенных окон, так что разобрать, что происходило в доме, было невозможно, зажегся свет, после чего едва слышно зашуршал замок, и дверь отворилась, пролив на их лица дорожку электрического света, отчего ослеплённый на мгновение Факер даже зажмурился.

На пороге стояла девушка, несмотря на свою молодость далёкая от холодной русской или жгучей украинской красоты. Она куталась в какой-то грязный и липкий на вид свитер, утопая в широких, явно мужских спортивных штанах. Приблизившись, Факер увидел, что ей лет двадцать, входя же в дом, он уловил почти утерянный с прошлого утра аромат дешевых духов и каких-то сладостей, должно быть – овсяного печенья. Вблизи она уже не казалась той бесформенной кучей тряпок, как со двора, да и её лицо было весьма симпатично и ещё практически нетронуто пороками и слабостями, к которым многие в её годы уже успели скатиться.

И, главное, у неё было всё в порядке с зубами, что тоже было в перди редкостью.