Он молчал, мысленно считая секунды, вслушиваясь в монотонное гудение клуба, будто это было не здоровенное тронутое временем зданием с бессами внутри, а улей.
Время медленно, но катастрофически уходило.
«Шестьдесят», - сказал Факер, повернулся к клубу спиной и медленно пошел прочь, слыша, как по-детски скрипит у него под ногами снег.
Ветер разогнал на небе тучи, и теперь ему в лицо светила смертельно-бледная Луна, выхватывающая одиноко бредущего Факера из чёрной мглы, готовой вот-вот взорваться кровью.
Ему остро захотелось простого человеческого счастья. Просто оказаться дома, принять душ, проблеваться и выпить чаю. Покурить и уснуть.
Факер чувствовал себя разбитым и несчастным.
Реальность заёбывала его.
«Блядская Луна», - выругался он, вспоминая детство, когда огромное холодное тело цвета крымской дыни на небе наводило на него тоску и священный ужас.
Он был не из тех, кто любил прогулки под Луной, рассказывая всем вокруг, как это охуенно романтично и красиво.
«С таким же успехом можно было бы трахнуться на кладбище», - зло думал он.
Луна не вызывала в нём ничего, кроме нездоровой угнетающей тоски. Однажды по неосторожности он сболтнул это школьному психологу: в 1990-е было модно лезть к детям в душу. Во всяком случае, в то время 15-летние ребята, в отличие от нынешних сверстников, в большинстве своём были девственными детьми, не пробовавших ни алкоголь, ни бухло. И это было определённо хорошо, как бы старомодно всё это ни звучало для нынешних юных извращенцев. Молодой цербер, работавший по американской программе по психологической обработке подрастающего населения, и наверняка увлекающийся фрейдистской псевдонаучной мутью, забил тревогу и отправил его в какой-то медицинский центр, где он сначала три часа решал злоебучие ребусы, а потом еще полчаса Факеру сканировали мозги. В итоге ему сообщили, что проблемы, конечно же, имеются, и связаны они с переходным возрастом, и для этого ему нужно попытаться не быть таким злым.
«Пошли вы на хуй», - подумал тогда Факер, даже радуясь, что американские жополизы признали его crazy - кровожадная русская эстетика всегда его вдохновляла, только вот что бы сказали все эти умники, окажись тогда вместо подопытного кролика не он, а один из мелких бессенков первых постнулевых лет тотальной нравственной катастрофы.
Как бы они измерили нынешний накал гнева? Наверняка после таких результатов американцы окончательно обделались бы и, чего доброго, ещё начали Третью мировую войну.
С трудом оторвав, будто прибитый взгляд от Луны, Факер вновь достал телефон – полный ноль.
Сбавив шаг до фактической ходьбы на месте, он набрал Фёдора. Тот не отвечал. Он позвонил Толику – тот же результат. Учитывая, что Мишка был с ними, куда валить и как разруливать сложившуюся ситуацию, Факер категорически не знал, поэтому просто бесцельно шел вперёд, нарочито медленно, будто ожидая божьего знака за всё приключившееся дерьмо, который почему-то должен был снизойти на его голову.
«Не всегда же быть чернухе», - думал Факер, пытаясь припомнить, когда ему в последний раз реально пёрло.
Даже букмекерам он проебал несколько штук зелени, так что вопрос в данном контексте звучал даже не риторическим, а издевательским.
Удача, если она всё время копилась, наверняка стала за это время настоящей горой.
Только вот, вместо гигантского фарта Факера по объективным причинам не окружало ничего, кроме неприятностей, собирающиеся его вот-вот затянуть с головой в болотную трясину, в которую он по своей воле, находясь в доброй памяти и трезвом уме, влез, движимый отнюдь не благими и высокими намерениями, а тупой алчностью и животной похотью, не делающих ему чести как индивиду, претендующему на высокое звание Человека, скатывающегося вместо этого до уровня обычного бесса, ничем не лучшего тварей, убивающих друг друга в клубе.
Нагрузив себя комплексом вины и разыграв внутреннюю драму раскаянья, Факер испытал некоторое облегчение, ведь преодоление страданий к обретению души было сутью русского бытия.
Глава 4.
Дверь клуба за его спиной беззвучно отворилась, тут же изрыгнув приглушенный рёв.
«Стой!» - Факера окликнули.
Находясь в состоянии близком к прострации, он не сразу врубился, кто его зовёт и его ли вообще, отчего напрягся ещё больше, почему-то ожидая, что вот-вот прогремит выстрел и мусорская пуля, пройдя навылет, обожжет его грудь, окрасив всё вокруг в алый цвет.
Он замер, вслушиваясь, как захрустели по снегу несколько пар ног, а дверь клуба всё так же беззвучно затворилась, вновь отрезая рвущуюся из него какофонию.
Читать дальше