Иштван Фекете - Лутра

Поглядывая наверх, Лутра чесался, хотя блох у него но было.

Ему не нравился этот топот и слишком близкие человеческие голоса.

Рыбак скрутил цигарку и сунул кисет егерю.

— Закуривай, Миклош. Леший побери твою выдру!

— Если бы она была моя!

— Мельник говорит, она таскает у него гусей. Средь бела дня одного уволокла.

— Ничего подобного. Я сам видел. Гуся утащил сом. Видно, огромный сом, ведь когда гусь пропал, вода сразу поднялась, точно затонула телега.

— Да ну! — рыбак посмотрел на егеря, и глаза у него заблестели. — Да ну!

— Говорю тебе. И не приставай ко мне с той выдрой, она и так в печенках у меня сидит.

— Я и не собирался тебя дразнить, сам знаешь: когда разозлишься, то и наговоришь лишнего. Но с тем сомом неплохо бы поесть из одной миски, как думаешь?

— Думаю, что возле этой миски и мне место нашлось бы.

— То-то же, — кивнул рыбак. — Приходи сюда на рассвете, будем метать невод.

А под ними в норе Лутра смотрел в темноту. Потом, перевернувшись на другой бок, лег поудобней, — ведь шаги и голоса смолкли. Позже на тополе начала каркать серая ворона, что окончательно успокоило выдру. Ворона, разумеется, говорила лишь «кар, ка-а-ар», но это означало, что люди ушли, и если кружащей поблизости сестрице пришла охота поболтать немного, на сухих ветках тополя найдется место присоседиться, и опасности нет.

Уже наступили сумерки. Крона большого тополя плавала в красноватой тени, и над большим лугом, как от дыхания на холоде, полз осенний туман. Солнце вскоре опустилось к краю небосклона, его красная тарелка словно расплющилась и тут же погасла. На западе еще некоторое время слегка светились облака, потом луг окутала мгла и лишь серебряный бич реки извивался, лепеча что-то в ночи.

Наступил момент, когда встают ночные охотники.

Возле зарослей камыша сидел лис Карак, чуть погодя он незаметно выполз на луг. В туманной выси долго кричала сначала одна, затем другая запоздалая перелетная птица, но это не привлекло его внимания. Глаза лиса горели зелеными огоньками и навостренные уши вбирали голоса мрака. Он потянул разок-другой своим влажным носом, потом сердито почесался, — ни нос, ни уши ничего ему не сказали. Ни об опасности, ни о пище. А Карак был голоден, и его желудок точно предупреждал:

—Сколько б ты здесь ни сидел, зайчатины тебе не видать.

Тогда лис прыгнул во тьму — гоп! — почти растворился в ней. И тут же лег на брюхо: по тропинке у тополя кто-то медленно шел ему навстречу. Маленькая тень двигалась пока что вдалеке и потому не грозила опасностью.

Лис лежа повернулся и тихо пополз, чтобы перерезать ей путь. На берегу рос маленький кустик, и Карак направился к нему, — ведь неведомый зверек непременно пройдет мимо.

«Это, конечно, Мяу», — разохотившись, облизнулся Карак, поскольку Мяу, домашняя кошка, среди лис считается большим лакомством.

Лисы, разумеется, не осмеливаются нападать на диких кошек, особенно на больших котов. Дикая кошка — сама шипящая молния, стальные пружины ее когтей бьют без промаха, и, польстившись’ на ее мясо, можно поплатиться глазом.

Мяу важно вышагивала по дорожке, отрясая с лапок росу; иногда она пропадала из виду, но это лиса не смущало: это кошка то и дело спускалась к воде, считая, что еще прыгают лягушки, которые уже крепко спали в тине.

Мяу была серая, с белым пятном на боку, признаком слабости. Дикие животные редко бывают белыми, а если белеют, то лишь к зиме, как, например, горностай, ведь белый цвет — страшный предатель. Мех у горностая летом коричневый, как опавшая листва, а зимой его белую шубку на снегу не видно. В голубиной стае ястреб прежде всего убивает белого голубя, и белый воробей никогда долго не живет: его без труда замечает перепелятник.

И Мяу тоже предало и погубило белое пятно.

Лис, напрягшись, точно натянутый лук, ждал ее у куста. Глаза у него были чуть прикрыты, — ведь они могли выдать его. И когда белое пятно мелькнуло возле засады, он напал на кошку. Но это не было для нее полной неожиданностью. То ли раньше времени шевельнулась травинка, то ли Карак задел ветку, но кошка успела приготовиться и со смертельной ненавистью вцепилась зубами в его морду.

— Мья-я, хр-р-р, — хрипела она.

И хотя Карак прижимал ее к земле, она молотила передними лапами, как цепом, и если бы не тьма, было бы видно, что морда у лиса вся в крови.

— Мяу-у-у, — прощалась кошка с жизнью и мышиным мясом. — Мяу, мяу-у-у, — и напоследок сомкнула острые зубы на носу у противника.