Иштван Фекете: Лутра

Его обоняние не было испорчено табачным дымом, как у людей, или вонью конюшни, как у домашних животных, и если еще принять во внимание его зоркие глаза, которыми он видел лучше, чем дикая кошка, то можно с уверенностью сказать, что вряд ли из его великолепной шкуры когда-нибудь сделают шапку, или меховой воротник.

Сейчас большая выдра отдыхает, лежит свернувшись клубком, и по ее огромному, почти полутораметровому телу почти не заметно, что она дышит. Глаза у нее закрыты, но нос подрагивает, уши шевелятся, точно донося своему хозяину о новостях в окружающем мире.

Нора у Лутры больше, чем обычно бывает у выдр, — ведь ее промыла река во время половодья, и он только расширил туннель, который, полого поднимаясь, врезается глубоко в берег. Благодаря его бесконечному хождению туда и обратно стенки и пол коридора стали гладкими, а в конце находится выстланная сухой травой и мохом нора, где сейчас после ночной охоты отдыхает Лутра.

Из норы есть еще один, запасной выход в кусты, его проделал сам Лутра. Он, наверно, воспользовался бы им, если бы пришлось спасаться бегством, но вообще-то он служит скорей просто отдушиной; прикрытый ворохом опавших листьев, он прячется среди густого кустарника, так что человеку его трудно найти.

Тропинка проходит по берегу как раз над норой, чуть отступя от большого тополя, но сердце у Лутры не бьется учащеннее, когда над ним раздаются шаги; трехметровый слой земли отделяет его от человека, который и не подозревает, что под ним лежит растянувшись выдра. Потом шаги удаляются, и земля доносит постепенно стихающие звуки.

Нора чистая и сухая. В отличие от лисы, выдра — если только у нее нет детенышей — не втаскивает в свой дом добычу: маленькую рыбку она съедает плывя по реке, большую — на берегу, но не в норе.

Когда по воде скользит лодка и волны доносят плеск весел, уши-часовые у Лутры шевелятся проворней. Человек опасен. Никогда нельзя знать, что он замышляет, поэтому выдра открывает глаза и смотрит в водяное зеленое окно в конце туннеля. В нем мерцает бледный свет, и в норе то темней, то светлей, смотря по тому, затянуто небо облаками или светит солнце, какая вода, прозрачная или мутная, и когда происходит дело, утром или вечером. Устье туннеля смотрит на противоположный, восточный берег, и после полудня окошко в тени. Лутра мог бы пользоваться им вместо часов, но он не знает, что такое часы, и на бег времени ему указывает только желудок. Голод он чувствует обычно вечером, когда приближается час охоты.

Летом иногда случалось, что какая-нибудь лодка останавливалась как раз над отверстием-окошком. Долго скрипели доски сидений и доносились голоса; разговоры не прекращались до самого вечера, и Лутра уже посматривал на запасной выход, которым обычно не пользовался.

Люди удили рыбу. Когда они забрасывали удочки в воду, то переходили на шепот, но не умолкали весь день. Лутра не понимал, о чем говорят, но напряженно слушал, хотя голоса не звучали агрессивно. Его чуткие уши улавливали каждый шорох, и если движение наверху нарастало, мышцы у него напрягались. Удочки часто закидывали, вытаскивали, и он слышал, как билась рыба.

— Что это за рыба? — спросил наверху детский голосок.

— Лещ, — ответил кто-то. — Лещ — хорошая рыба, только надо уметь его приготовить. Положи-ка в под сачок.

Мальчик вытащил из воды подсачок и бросил в него рыбу. Потом подсачок, привязанный к одной из уключин, вместе с добычей погрузился глубоко в воду.

— Дай мне пиявку.

— Я, дядя Дюла, боюсь их в руки брать.

— Эх ты, трусишка, — прогудел бас.

— Пиявок боюсь, а червяков нет.

— Сейчас пиявка нужна. Тут водятся сомы, а сом любит пиявок. Ну-ка, погляди! Надо насадить ее на крючок. Видишь, вот у нее присосок. А теперь я срежу его ножницами.

— Зачем? Чтобы выступила кровь? Тогда скорей клюнет рыба?

— Нет, не для этого. Не срежь я присоска, пиявка прилепилась бы к водяному растению или камню и не шевелилась, а так она начнет извиваться: захочет присосаться, а нечем, и своим движением будет приманивать рыбу. Особенно сома. Прошлый год я поймал тут большого, килограммов на десять.

Старик закинул удочку, сел и вновь замолк.

Сначала Лутра нервно вздрагивал каждый раз, как возобновлялся разговор, но потом успокоился: шум наверху перестал его волновать. Людям не было до него дела.

—Ой! — закричал вдруг мальчик так громко, что выдра испуганно вскочила. — Ой, как сильно тянет!

Сверху послышались стук, плеск, от качания лодки короткие волны побежали в туннель.