Свободин А.П. - В мире актеров

И вновь на экране вестибюль министерства. И вновь идет по нему директор крупного завода. Его фамилия Абрикосов. Он из фильма Юлия Райзмана "Частная жизнь" (сценарий совместно с А.Гребневым) производства 1982 года.

Абрикосова отправили на пенсию. Он идет по вестибюлю и у него уже

д р у г а я

походка. Ульянов сегодня как никто владеет искусством социальной пластики, Походка – обобщение, а не только состояние. Что же до состояния – то мы следим неуверенный шаг уверенного в себе человека.

Он машинально берет пальто, машинально проходит сквозь снующих людей, машинально садится в машину рядом с шофером. Неосознавая, что делает, закуривает его сигарету. И тут совершает первый шаг по пути странного преображения. – Какую ты гадость куришь! Бросивший курить закурил, закуривший заметил подробности "жизни низкой".

А потом в кабинете, к которому прирос душой и который для него роднее нежели собственная квартира, он станет лихорадочно убирать со стола.

А на столе (сладкий ад постоянства) "тяжелое пресс-папье, чернильный прибор, изделье первых пятилеток с изрядной затратой металла, недельный календарь из семи блокнотиков, на каждый день..."

Впрочем, некоторые вещи давно отправлены в сейф и в ящик стола. Например, небольшой бюст из гипса, но "под металл", в военной форме, в фуражке, коробочки с орденами, именной пистолет "ТТ" – военная память в коробке из-под кубинских сигар...

Графически четкими жестами убирает со стола и из сейфа, что-то просмотрев – рвет. Папки, бумаги... В одну большую коробку сваливает ордена.

Пантомима драматического актера, высокая игра, каскад отточенных, нагруженных характером "физических действий". Мы читаем по ним историю его жизни за эти двадцать долгих лет.

Да, он из тех, кого на предприятии называли "хозяин". Когда он начинал, так говорили и о том, чей бюст он уложил теперь в портфель. В нарицательном этом имени звучало несколько мотивов. Обожания и страха в том числе.

За ними числили способность

р е ш а т ь .

Однако они обладали и умением подчиняться. Выполнять указания даже в том случае, если считали их нерентабельными. Он, нет! – они не были рабами, но что-то от роботов в них было.

Крепкие руководители. Среди них немало незаурядных личностей, да иначе и быть не могло, им бы не выстоять в суровом климате времени. Их стихией был штурм, покоем – экстремальные ситуации, девизом – жесткость, жесткость и еще раз жесткость. Один из их прототипов как-то сказал Ульянову:

– Я никогда не улыбаюсь при подчиненных.

И многие из них не сумели перешагнуть за хронологическую черту, что отделила эпоху, когда главное состояло в том, чтобы

в ы ж и т ь

, от эпохи, когда задачей стало

ж и т ь

.

Неспособность перестроиться согласно требованиям времени сделалось их трагедией. Ее-то и переживает Абрикосов. Оказавшись не у дел обнаруживает, что пить не умеет. С руководимыми умел. Просто с людьми – нет, не умеет,

– Человек не видящий в жизни ничего кроме работы это же инвалид! – сказал режиссер Райзмен на пресс-конференции в Венеции после просмотра фильма на кинофестивале. Образ, созданный Ульяновым, образ такого инвалида. Он заново учится ходить, то есть видеть, чувствовать, общаться. "Руководящее лицо" поставлено в ситуацию шукшинского "чудика". И оказывается в первом может не умереть второй.

В неулыбающемся Абрикосове таились споры иных чувств. Они начали прорастать, как прорастали семена, найденные в тысячелетних вавилонских гробницах.

"Перед нами симфония, выдержанная в серых тонах... Она о старости, об одиночестве, о людях-островах, плавающих среди других островов", писала газета "Унита" после показа фильма на венецианском фестивале. "Корьера делла сера" продолжала: "Эту продуманную и точную во всех отношениях картину довершает игра Михаила Ульянова, исполнителя главной роли. У него получилась сильная, решительная, прямоугольная личность, не лишенная однако тончайших оттенков, этой сдержанной внутренней дрожи, которые делают его прекрасную и захватывающую игру похожей на игру Берта Ланкастера в фильме "Семейный портрет в интерьере".

Это он, Ульянов, задает тон, "верхнее "ля" всему действию: своими взглядами, то полными отчаяния, то суровыми, то жесткими, то растерянными, и своей особой, иногда гордой, иногда робкой манерой взывать о помощи. Перед нами лицо старости, которая не сдается, лицо одиночества бессознательно желаемого, но отвергаемого... Редкие фильмы бывают без ошибок. "Частная жизнь" – один из них".