Дешкин Эмильевич - И никто кроме нас - 2

16 марта 1904 года, утро

г. Санкт-Петербург.

Карл Иванович Лёнстрём защелкнул крышку хронометра, и встал со стула. Вояж начинался с задержки на две минуты, что по его разумению не сулило ничего хорошего. Пальцы привычно пробежали по орлёным пуговицам флотской шинели, предварительно привычно поправив накрахмаленный воротник, подпиравший свежевыбритые щеки Карла Иваныча. Перекрестившись на образа и привычно подхватив кожаный портфель, адъютант Великого Князя Александра Михайловича проследовал на дальневосточный театр военных действий. Вестовой Филимон, более двадцати лет прослуживший вестовым у Лёнстрема, с тех времен, как вместе они с Карлом Ивановичем и Великим Князем плавали в Австралию, и после выхода в отставку оставшийся в вестовых - подал барину форменную фуражку. Фуражка была водружена на лысеющую голову капитана второго ранга и её посадка была проверена традиционным жестом моряков всего мира. Филимон подхватил два чемодана смотревших на мир начищенными замками. Выйдя на порог, Карл Иванович посмотрел на весенние питерские небеса, опустив глаза к низу оценил блеск резиновых галош и направился к служебной карете, присланной из департамента что бы отвезти его на Московский. Дворник Иван сдернув картуз с головы, распахнул перед ним дверцу, за что получил свои пять копеек, - Благополучного возвращения! С Победой! Ваше превосходительство! Благодарствуйте-с! Усевшись на крытое коленкором сиденье, Карл Иванович дождался, когда его чемоданы Филимон погрузит на багажную полку кареты и подойдет к окошку. Поклонившись друг другу, и проверив

наличие служебного портфеля у себя на коленях, Карл Иванович дернул шнурок звонка, и карета покатила по улицам северной столицы, еще не пришедших в себя после новостей о победах.

Карета повернула на Невский и сразу притормозила. Недовольный Карл Иванович приоткрыл саржевую занавеску. Его взору открылась утренняя суматошная жизнь центральной магистрали столицы. Не самый любимый им район, который он тщательно избегал. - Шлюхи с фармазонами! Беспутство торгующее безнравием. Господи, да куда городской голова смотрит! - Карл Иванович с раздражением задернул шторку, Но опять торопливо её приоткрыл, на встречу карете, от паперти Казанского неслись визгливые и резкие звуки беспорядочных и не разборчивых фраз. Явно не молебен о победе? Что бы это могло быть? Поравнявшись, он увидел забавную картину - на ступенях обоих крыльев собора, по обе стороны от входа бесновались две группы разночинного народа. К ним, с высоких ступеней, размахивая руками, обращались ораторы, по одну сторону это был священник с блестевшим на весеннем солнце крестом, с другой патлатый субъект, длинный шарф на шее и студенческая фуражка зажатая в кулаке говорили о его принадлежности к студенческому сословию. Митингующих разделяла цепочка полицейских, расположившихся в центральной аллее куцего сквера перед собором. Полицейские явно скучали, дымили папиросами и переговаривались, мало обращая внимание на шумных соседей. Те, увлеченные сумасбродностью собственных речей то же не особенно прислушивались к соседям - публичные сборища протекали мирно и заурядно, уже не привлекая фланирующую по проспекту публику новизной. Столица стала привыкать ко всякого видам проповедникам. В Департаменте говорили, что самым забавным был митинг суфражисток, где барышень с Бесстужевских курсов полицейские стаскивали с высоких ступеней и отрывали от столбов фонарей.

- Да-с, все при своем деле приспособились, одни дурака валяют, другим того дурака на ноги поднимать! Лоботрясы! - Подумал Карл Иванович, и полез за дежурным платком в карман шинели. Протирка очков ставила жирную точку в оценке им столичной действительности.

Около получаса прошелестев резиновым ходом по улицам карета, наконец, остановилась у царского подъезда Московского вокзала. К дверце тот час подлетел

посланный начальником караула жандарм и распахнул её. Карл Иванович по ступеньке спустился на мостовую, взглядом велев жандарму взять его чемоданы. Кивком, отпустив карету, он прошел в вокзал, в ту его часть, со времен Николая Павловича именовавшаяся Царской, со своим буфетом и покойными креслами для ожидающих поездов.

Вошедши в зал ожидания, он поинтересовался, не прибыли ли ещё Их Высокопревосходительства и уселся дожидаться в покойных креслах рядком стаявших вдоль стен. Официант, подпиравший буфет, оценив не высокое, для этого зала, звание отбывающего, решил с места не трогаться и продолжал в сотый раз перетирать хрусталь бокалов.