– Сюда не вносят ни яств, ни питий. А имеют лишь закон, богодуховные изречения пророков и гимны. – Он с раздражением осмотрел красивое лицо и волосы парня. – Если же тебя привел лукавый искуситель, берегись! Иехуда присмотрит за тобой, – кивнул Бенайя на спутника, забрал еду и засеменил прочь деревянной старческой походкой. Иехуда побежал следом.
7
Лачуги мудрецов, – с сотню глиняных домиков, – ютились у кладбища.
На другую ночь Йехошуа понял, почему молитвенники держались рядом. К соседу забрался вор. Пасхур, мужчина лет пятидесяти, обросший черной бородой и лохмами с проседью, за локоть довел воришку до калитки и отпустил.
– Чем будить всех, дал бы ему хлеба и отправил, – сказал он племяннику, мосластому детине с густой шевелюрой и бородой.
– Еду в доме держать нельзя! – поддельно испугался Реувен, и за спиной дяди ощерил в улыбке зубастый рот. Пасхур, кряхтя, отправился досыпать.
Прежде, в Александрии, Пасхур держал ткацкую мастерскую. Жена умерла, и Пасхур решил: троих сыновей он выучил ремеслу, обеих дочерей выдал замуж, теперь можно послужить Господу. Передал мастерскую детям и ушел в общину.
Через три года младший брат упросил Пасхура забрать племянника, поучиться мудрости. Реувен в двадцать пять спихнул отцу бесплодную жену, а сам веселился на пирах вскладчину, играл в кости, делал долги и отвечал на угрозы проклятия отца: «Ты меня женил! Не я женился». Дядя поручился за Реувена перед общиной, а отец заплатил за сына. Но рвения к изучению текстов парень не проявлял.
Вечерами, сидя на земле у ног новенького и подбив тунику между колен, Реувен скучал или вдруг с лукавой рожей начинал рассказывать о былых похождениях в городе. Его коричневые, как у собаки, глаза весело сверкали. В азарте рассказа он сучил пятками, вечно в засохшей глине, и что-то показывал пальцами в цыпках.
– Веселее александрийских красавиц не сыскать на всем побережье! – сказал он.
– Не болтай о гадостях в святом месте, – ответил Йехошуа, усмехаясь.
– Что же в этом гадкого! Записано: плодитесь и размножайтесь! Говорят, у тебя в Галилее, или в пустыне Син, живут ессеи. Мудрецы, подобные нам. Мужчины и женщины там совокупляются. Исключительно для продолжения рода. До тех пор, пока жена не отяжелеет ребенком. Мне бы к ним. Люблю детей.
Парни подружились. Реувен незло издевался над мудрецами и из любой сплетни сочинял забавный анекдот. Так он мысленно сосватал Бенайю и Билху, а кривую с рождения Марфу, которая не помнила своих родителей, записал в их дочь. Реувен утверждал, что старик и старуха боялись темноты, и Марфа провожала обоих с лопатками подальше в поле. А там трое, сев спинами друг другу подальше, но так, чтобы не потеряться, слушали музыку своих желудков.
Йехошуа иногда толковал Реувену Писание. Но парень пропускал его мимо ушей.
Как-то, почесывая живот и всклокоченную голову, Реувен тихонько протянул новенькому хлеб. С первого дня в общине Йехошуа мучился от голода, но есть отказался. Жуя, быстро, как хомяк, Реувен сказал:
– Зря. Тут за глаза жрут все.
Окрест деревни бедняки выращивали ячмень и полбу. Ветер с лимана или встречный ветер с моря колыхал желтые волны хлеба. Внизу у подножья холма, на болотце рос папирус в шесть локтей высотой. Издали хохолки травы походили на толпу людей с вздыбленной зеленой шевелюрой. Купец из Никополя делил обширный участок папируса с общиной. Рядом с деревней он устроил мастерскую: тут рабочие сушили осоку, прессовали ее в листы и клеили их в свитки на продажу и для мудрецов. Рабочим помогали новички общины.
Мудрецы травами пользовали больных из окрестных деревень. Принимали людей за оградой под навесом. Здесь снадобья сохли на полках или настаивались в кувшинах и горшках. Лавка напоминала Йехошуа мастерскую деда в Галилее.
Ели в общине по вечерам. Мудрецы считали, что рабство противно природе и Бог всех людей создал равными, поэтому младшие по своему желанию помогали старшим. Реувен, Йехошуа и еще два новичка прислуживали мудрецам за ужином: разносили хлеб, соль и ключевую воду между лежанками из стеблей папируса, брошенных на землю. Для удобства под локоть подкладывали травы больше. Во время трапезы «юные» прислуживали без поясов, чтобы удалить все, что может иметь рабский вид.
Особенно дряхлым старикам воду грели на огне. Чтобы не осквернить пищу, хлеб пекли четыре старицы. Билха, суровая бабка с большими руками крестьянки и редкими белыми волосками на подбородке, руководила женщинами общины: в деревне их жило вдвое меньше мужчин. Новенькому Билха всегда улыбалась и называла его «красавчик».
Читать дальше