Unknown - ЗАСАДА Е

– Когда вы усомнитесь в моей искренности, вспоминайте миг, когда вы представили, что лишитесь самого дорогого, – мягко сказал Йехошуа. – Ибо какою мерою мерите, такой и вам отмерят. Вы разрешите попрощаться с Ревекой?

Езекия утвердительно тряхнул головой, – расшитая мелким бисером шапочка, сползла набок, – тяжело поднялся и сам отправился за девушкой.

Шурша шелками, расшитыми драгоценностями, Ревека, бледная, быстро вошла в комнату. Длинные ресницы и пухлые губки дрожали. Езекия отвернулся, чтоб не мешать.

– Ничего не объясняйте, – сказала девушка, заглядывая в глаза Йехошуа. – Отец сказал, что вы благороднейший человек, какого он видел. Мне достаточно его слов.

– Счастлив будет тот, кому вы станете женой, – лишь ответил парень.

Девушка уткнула лицо в кулачки и убежала. Купец примирительно похлопал по плечу несостоявшегося зятя и проводил его через парадную.

Веселье в саду не утихало.

6

Йехошуа переоделся в рабочую тунику. Ткацкий станок передвинул в жилую комнату, разложил на места плотницкие и гончарные инструменты и прибрал в мастерской: завтра сюда придет новый хозяин. С собой он взял лишь дощечку, на которой обычно записывал замечания из Писания, чтобы лучше запомнить их.

Сын рассказал матери о разговоре с банкиром. Решили так: когда Йехошуа освоится в общине, Мирьям продаст имущество и вернется в Назарет или к родственнице Елизавете в Ершалаим: куда – она оповестит сына.

На крыше в плетеных сетках ворковали голуби Мирьям на продажу. Через забор старый грек брюзгливо выговаривал домашним. Его внук капризно ныл на одной ноте.

Йехошуа разглядел поперечную морщину на переносице матери. Погладил Мирьям по густым черным волосам под кожаным ремешком и прижал ее ладони к своим щекам.

Он вспомнил, как перейдя пустыню, они, два голодных оборванца, без денег остались на пустынной улице огромного города. Мирьям села в пыль у ворот и прижала к себе мальчика. Тогда в хлеву их приютил стражник и дал им хлеба…

Спустя год старший брат Симон разыскал ее через знакомого купца из Канны. Купец рассказал, что в злосчастный шабат Клеопу схватили, но отпустили: никто не «вспомнил» подрядчика в собрании. Иехойахима с бунтовщиками отправили на суд этнарха в Сепфорис, зиму продержали в сырых казематах, а когда он захаркал кровью, отпустили умирать домой. Гончар скончался тем же летом. Симон забрал Хану к себе.

После смерти отца Мирьям причитался мохар Йосефа: брат распоряжался лишь доходами с выкупа. Но с ребенком, без кормильца в Назарете она б пропала, а в Александрии перебивалась.

…Мать коснулась губами макушки сына. Завернула лепешку в лист винограда и уложила в сумку. Юноша накинул на плечо плащ из козьей шерсти и ушел.

Вдоль крепостной стены Йехошуа направился к Канопским воротам. Из Брухейона доносились музыка, вопли и смех: центр города никогда не спал.

Сонный охранник угрюмо спросил: «Куда?» – красные блики факела в стене мелко дрожали на шлеме солдата; на поясе бряцал гладиус, – и выпустил его через дубовую калитку в воротах. Еще трое солдат грелись у костра.

Вдоль Канопуса Йехошуа зашагал к западному притоку Нила. В траве у пристани взвизгнул шакал, пришедший напиться, вскипела черная вода: за добычу сцепились крокодилы. В деревьях испуганно крикнул попугай. Из-за крепостной стены ему истошным голосом отозвался осел и заржала лошадь. От пальм огромной тенью скользнула неясыть, словно по млечному пути в ночном небе промчался демон.

Римские столбы, как черные постовые, отмечали стадии на мощеной дороге.

Справа завиднелся огромный овал ипподрома. Всполохи маяка под порывами ветра то ярче, то слабее освещали кровавым светом размашистые арки и округлые полуколонны и, казалось, что в каменных нишах и за деревьями кто-то прячется.

Предместья остались позади. Слева к дальнему берегу Менисаретского озера серебрилась парчой лунная дорожка. Впереди чернели предместья Никополя, финиковые пальмы, раскидистые теревинфы и пирамидальные тополя.

С трехуступного холма, подножьем ступившего в озеро, ветер принес музыку титр и халилов. На вершине под пестрыми балдахинами веранд деревни Элевзин, в увеселительных домах пылали масляные факелы, плясали полуголые люди и визжали женщины. Внизу у пристани под деревянным навесом сомкнулась эскадра лодок в лентах, цветах и с масляными лампами на корме. Гребцы, скучая, отмахивались от комаров и поджидали загулявшие компании, что тут же допивали вино, горланили и танцевали. Проститутка окликнула путника, бесстыдно выставила голую грудь и засмеялась.