Соколова Е.Е. - 13 диалогов о психологии

И.С. Нарский: Окруженный недоверием, презрением и недоброй славой полуатеиста, великий философ и ученый доживал последние годы, оказываясь иногда без жалованья и

Диалог 3. Я мыслю, следовательно, существую

терпя крайнюю нужду. Для англичан он был ненавистен как противник Ньютона в спорах о научном приоритете, для немцев он был чужд и опасен как человек, перетолковывающий все общепринятое по-своему. Но и прежде ему приходилось нелегко: надо было все эти годы ладить с коронованными властителями и их министрами, выполнять их, подчас тягостные, поручения… При третьем правителе — курфюрсте Георге Людвиге — Лейбницу приходилось особенно плохо. Неоднократные выговоры за “нерадивость”, нелепые подозрения, прекращение выплаты денежного содержания — так был вознагражден престарелый философ за долголетнюю службу. Ему то и дело давали понять, что он больше не нужен и даром ест свой хлеб. При странных обстоятельствах Лейбниц скончался 14 декабря 1716 г. Прописанное ему лекарство от подагрических приступов, которыми он страдал, лишь приблизило конец, и вскоре после приема снадобья последовала мучительная смерть [29, с. 14, 20].

А.: Но и после смерти философ вызывал ненависть…

И.С. Нарский: Целый месяц тело философа лежало в церковном подвале без погребения. Лютеранские пасторы, почти открыто называвшие Лейбница “безбожником”, ставили под сомнение саму возможность захоронения его на христианском кладбище. Когда, в конце концов, скромный кортеж направился к могиле, за гробом шло только несколько человек, почти все из них случайные лица, а от двора не присутствовал никто. И один из немногих свидетелей церемонии, понимавший подлинное значение того, что произошло,… заметил: “Этот человек составлял славу Германии, а его похоронили как разбойника”. Только Парижская академия торжественно почтила память Лейбница [Там же, с. 20-21]. С: Что же это такое! Почему же гениям так не везет ни при жизни, ни после смерти! А.: А это интересный вопрос для психологического исследования: может быть, ты им когда-нибудь и займешься. А теперь я хочу остановиться еще на одном аспекте творчества Лейбница, который сыграл чрезвычайную роль в разработке философских и методологических вопросов науки. Дело в том, что Лейбниц за свою жизнь находился в переписке с бесчисленным количеством ученых и политических деятелей, написав в общей сложности более 15 тысяч писем, в которых обсуждались и формулировались (быть может, впер­вые) сугубо научные и философские вопросы. А переписка XVII века, по оценкам методологов науки, представляет собой особое духовное явление той эпохи, сыгравшее значительную роль в становлении культуры научных дискуссий. Мне кажется интересным для нашей науки проанализировать те психологические превращения, которые претерпевает сообщение, ставшее письменной речью.

Т.Б. Длугач, Я.А. Ляткер: Когда один ученый описывает другому, как и что он проделал в ходе эксперимента, сообщение постепенно начинает приобретать иные логические характеристики, чем если бы имело место устное сообщение. Так, автор не может рассчитывать на непосредственное живое восприятие, ему (и читателю) требуется воображение. Далее, словесное описание начинает сопровождаться рисунками, чертежами, схемами и т.д., то есть слово постепенно в ряде случаев заменяется графическим, геометрическим изображением. И, наконец, самое важное — при описании реальный описываемый предмет с необходимостью превращается в предмет идеализированный, который никогда не совпадает …с действительным предметом. Иначе говоря, в ходе переписки, возникающей в силу определенных общественно-исторических причин, формируется новый логический феномен — мысленный эксперимент, выступающий в качестве обязательного дополнения эксперименту реальному, без которого в строгом смысле слова последний вообще не может быть поставлен… [32, с. 300]. А.: При этом в письмах такого рода большое внимание обращается не столько на полученные результаты, сколько на обоснование их вывода, то есть на то, без чего невозможно понять эти самые результаты. Так, например, Декарт в одном из писем, отвечая на просьбу объяснить некое физическое явление, пишет: “Я охотно ответил бы на Ваши вопросы, касающиеся пламени свечи и других подобных вещей, но предвижу, что никогда не смогу достаточно удовлетворительно сделать это до тех пор, пока Вы не ознакомитесь со всеми принципами моей философии” (Цит. по [32, с. 303]).

Тебе не кажется, что я пытаюсь доказать тебе то же самое: нельзя знакомиться с решением какого-либо частного психологического вопроса без обращения к исходным основаниям, на которые это решение опирается, то есть невозможно понять какие-либо практические приемы психотерапии без знания философии человека, которая за ними стоит?