Соколова Е.Е. - 13 диалогов о психологии

Диалог 11. В Деянии начало Бытия

основе принципа единства сознания и деятельности. Однако “возможности решения этой задачи, — пишет его ученица Ксения Александровна Абульханова-Славская, — были ограничены тем, что теории, возникшие в другой логике, в другой методологии, на другой основе поддавались скорее систематическому изложению, чем внутренней систематизации” [14, с. 39]. Вместе с тем, в это время начинаются эмпирические разработки того “абстрактного”, на твой взгляд, принципа единства сознания и деятельности, которые представлены исследованиями как учеников Рубинштейна еще в ленинградский период его деятельности (позже он переезжает в Москву), так и “харьковской группы психологов”, а затем собственно школы Леонтьева.

Обратимся теперь к творческому пути Алексея Николаевича Леонтьева. Творческий путь А.Н. Леонтьева

С: Кое-что ты мне уже рассказал. Леонтьев был сотрудником Выготского, его учеником, который затем пошел своим путем.

А.: Верно. Однако ты еще не знаешь, что приохотил его к психологии не кто иной, как Челпанов, который читал психологию на философском отделении факультета общественных наук Московского университета (См. [15, с. 7]). В то время (а этой был конец 10-х — начало 20-х годов XX века) Челпанов возглавлял Психологический институт. По воспоминаниям Владимира Петровича Зинченко, Леонтьев, ставший сотрудником Челпанова, много раз “говорил о нем с большим пиететом. Более того, А.Н. Леонтьев рассказывал мне, что, когда Георгий Иванович вынужден был уйти из созданного им института, он пришел к нему и сказал, что уйдет вместе с ним. На что Челпанов ответил: “Вы еще молодой человек, у вас впереди вся жизнь, и вы еще не созрели для того, чтобы принимать сознательные решения”. Леонтьев остался в институте. Если бы он ушел, то едва ли стал бы учеником и сотрудником Л.С. Выготского” [16, с. 82].

Вместе с тем в официальных книгах и интервью Леонтьева встречается столь обычный в советское время эпитет в адрес Челпанова — “идеалист”, который “возглавлял институт, весьма отсталый, подражательный и глубоко провинци­альный по своим исследованиям”. Зинченко же считает, что по культуре психологического исследования и “размышлений о душе” институт Челпанова не знал себе равных ни в то время, ни даже в наше, когда, к сожалению, психологическая культура в нашей стране “катастрофическиупала” (См. [16, с. 82-83]). Вообще о Леонтьеве существуетмного воспоминаний в том духе, что он был скорее “партийно-государственным функционером”, послушно проводившим в психологии официальные идеологемы. Но этот образ, как пишут его ученики и близкие, очень далек от истины.

А.А. Леонтьев, Д.А. Леонтьев: Да, Леонтьев в определенной мере был “удобен” власть имущим тем, что был марксистом по своим убеждениям — марксистом искренним, не декларативным, а глубоко знавшим и понимавшим новаторские философские идеи Маркса… Нельзя, однако, не сказать, что принятие марксизма как единственной методологической и идейной основы даже при самом творческом отношении к нему неизбежно ограничивало, сужало концептуальные возможности деятельностного подхода. Идейная несвобода при искренней приверженности марксизму не могла не сказаться на личности и сознании самого А.Н. Леонтьева… Но Леонтьев шел на это сознательно. “При Леонтьеве” психологи, работавшие под его началом, были, как ни парадоксально, свободны от идеологического контроля в той мере, в какой это вообще было возможно. Он брал на себя выяснение отношений с идеологией, жертвуя своей свободой научного творчества, чтобы обеспечить эту свободу другим. Он был буфером между идеологией и психологической наукой… [17, с. 84].

В.П. Зинченко: Размышляя об “официальности” А.Н. Леонтьева, невольно задаешься вопросом: а что же лучше — официальность или свобода? Абстрактный ответ, конечно, ясен и без размышлений. Но когда вспоминаешь конкретные условия его жизни, то все оказывается вовсе не так однозначно. А.Н. Леонтьев был блестящим экспериментатором, проницательным практиком и умудренным теоретиком. Безусловно, в условиях свободы ему удалось бы сделать много больше. Но нельзя забывать, что его “официальность” дала возможность относительно свободно развиваться всей школе Л.С. Выготского… В А.Н. Леонтьеве, когда он играл роль большого администратора, всегда было что-то от подростка, чувствовалось — это не всамделишное, а как бы понарошку.

Диалог II. В Деянии начало Бытия

Когда он переставал играть, перед нами неизменно оказывался настоящий А.Н. Леонтьев — серьезный и большой ученый, умный человек, добрый советчик, легко увлекающийся интересной идеей, легко втягивающийся в обсуждение экспериментальных замыслов и результатов [16, с. 88].