Admin - РОТА СТРЕЛКА ШАРПА

- Тереза! Тереза!

Сержант Хейксвелл шёл за второй испанкой, которой повезло больше, чем её товарке. Как и ожидал Обадия, беглянка вывела его к собору. Обойдя храм, сержант услышал крики: «Тереза! Тереза!», и его сердце ёкнуло. Шнырь Шарпи опередил его.

Но это был не Шарп. Дамочку звал незнакомый офицерик. Сержант вжался в противоположную стену и застыл.

- Тереза, это я – Роберт Ноулз!

Ставня на первом этаже приоткрылась, выпустив узкую полоску света:

- Кто там?

- Роберт! Роберт Ноулз!

- Роберт?

- Да, я! Откройте!

- А где Ричард?

- Не знаю. Они наступали на другом участке.

На площади загремели выстрелы, сопровождаемые криками. Тереза выглянула. Сержант жадно впился в неё глазами. Было темно, однако он почувствовал жар, разгорающийся внизу живота.

Ноулз отступил назад и помахал рукой. Тереза мгновение смотрела на него, затем подняла взгляд на город, там уже пылали подожжённые кое-где дома.

- Минуточку, Роберт. Сейчас я вам открою.

Ставня замкнулась. Хейксвелл ощерил зубы. Он собирался выломать дверь, но офицерик смешал планы. У того имелась сабля, испанка, наверняка, тоже вооружена. Этот путь не годился. Балкон второго этажа нависал высоко над землёй, но окно под ним было забрано массивной решёткой. Вариант.

Дверь открылась, скрепя петлями. Ноулз нырнул внутрь, и сержант начал действовать. Неожиданно ловко для такой туши он взобрался по решётке, вцепился в край балкона, подтянулся и мгновением позже перевалился через перила. Приникнув к щели в деревянных створках, сержант осмотрел комнату. Там никого не было. Понатужившись, он с треском высадил хлипкую преграду и выждал, не всполошатся ли хозяева. Но шум, видимо, отнесли к тому содому, что творился в городе. Обадия обнажил штык и вошёл.

Детский плач заставил его повернуть голову. В деревянной колыбельке спал ребёнок. Шарпово отродье. Хейксвелл хихикнул и приблизился. Дитя плакало во сне. Сержант скинул кивер. Нагнувшись над колыбелью, он шепнул:

- Видишь, лежит. Совсем, как я когда-то, да, мамочка? Совсем, как я.

Ребенок пошевелился. Обадия успокаивающе забубнил:

- Баю-баюшки-баю, баю-баюшки-баю… Помнишь, ты пела так своему Обадии, мамочка?

Скрипнула лестница. У входа в комнату послышались голоса Терезы и офицера. Сержант выронил кивер в кроватку и достал из-за пазухи пистолет. Он замер со штыком в левой руке и пистолетом в правой. Дитя снова заплакало. Тереза мягко заговорила по-испански, открывая дверь. И обмерла.

- Привет, мисси! – жёлтая харя дёргалась, из-под растянутых в ухмылке губ на свет выползли источенные гнилью зубы. Хейксвеллу было весело:

- Привет, помнишь меня?

Тереза смотрела на штык, занесённый над колыбелью и дыхание застревало в горле. Ноулз отодвинул её и ринулся в комнату. Прогремел выстрел. Пуля отбросила капитана назад, и мерзкое бульканье Хейксвелла стало последним, что Ноулз услышал на этом свете.

Сержант спрятал дымящийся ствол обратно в куртку, не спуская глаз с Терезы:

- Он нам мешал, правда, мисси? – Хейксвелл хихикал взахлёб, - Затвори-ка дверь.

Она выругалась, но Обадию трудно было пронять бранью. Хейксвелл подсунул правую руку под дитя. Девочка захныкала. Тереза рванулась к ней, но покачивание штыка остановило мать. Сержант вытащил Антонию из колыбели, спутанные пелёнки, тянущиеся за ней, он неловко подобрал кистью той же руки. Лезвие легло на тонкую шейку младенца.

- Повторяю, закрой дверь!

Страх на её лице, долгожданный страх, от него возбуждение Обадии разгоралось, как пожар в степи.

Тереза отодвинула ноги Ноулза с порога и выполнила приказание. Хейксвелл кивнул:

- Умница. Засов.

Щёлкнула задвижка. Кивер так и валялся в люльке. Хейксвелл пожалел, что у него заняты руки. Ему хотелось, чтобы матушка видела его триумф. Сержант пошёл к Терезе, та стала пятиться к своей постели, где дожидалась своего часа заряженная винтовка.

- Только ты и я, мисси. Ты и Обадия.

ГЛАВА 28

- Куда?

- А Бог весть!

Которая из этих улочек идёт к главной площади, определить было нелегко и, в конце концов, Шарп нырнул в первую попавшуюся.

- За мной!

Город полнился криками и стрельбой. Всюду валялись убитые, то ли французы, то ли испанцы. Впереди засветился перекрёсток, и Шарп прибавил ходу. Сзади пыхтел Харпер. Ворота ближайшей усадьбы распахнулись. Из них выкатились винные бочки. За ними на мостовую высыпали соотечественники Шарпа. Прикладами они выбили донца, и вино мутной рекой хлынуло на камни. Солдаты ложились на землю, припадая к хмельному потоку губами, черпали пригоршнями. Перепрыгнув через алкогольную Лету ( Лета – в древнегреч. мифологии река забвения подземного царства. Прим. пер.) , Шарп и его спутник оказались на маленькой площади. Один из домов пожирал огонь, бросавший адские отсветы на разворачивавшиеся посреди площади апокалиптические картины. С горожанок срывали одежду, насиловали, убивали. Убивали их детей. В самом центре стояла окровавленная голая девушка. Она уже не кричала, молча глядя на то, что творится вокруг, пока какой-то из этих бесов, полупьяный, полуодетый, увешанный награбленным добром, не бросил её наземь, чтобы удовлетворить свою похоть.