Admin - РОТА СТРЕЛКА ШАРПА

- Всё утрясётся, Шарп. Вот увидите, всё утрясётся.

Тереза вышла со двора. Шарп отвернулся и уставился на розовеющие под солнечными лучами крыши Элваша. Огромная туча надвигалась с востока. Стрелок обратил внимание, что тень облачного фронта делит равнину на две части: светлую и тёмную. Бадахос, лежавший в тени, в свете событий дня выглядел самым сердцем зла, воплощением всех неудач Шарпа. Стрелок погрозил ему кулаком. Он пронзит это сердце штыком. Он возьмёт Бадахос.

ГЛАВА 8

Сержант Хейксвелл, грузный и неуклюжий, не был очаровашкой. Однако всякий, кто счёл бы его толстое брюхо признаком слабости, очень ошибался. Обадия Хейксвелл был силён, как бык и безумен, как шляпник. Грацией его движения не отличались, только воинские артикулы он выполнял вдохновенно, но даже тогда в повадках сержанта угадывался неясный намёк на то, что в любой момент Хейксвелл может превратиться в животное без тени разума. Служба в тропиках оставила ему памятку в виде нездоровой желтоватости кожи. Редкие светлые волосики с проседью ниспадали на тощую шею с мерзким красным рубцом.

С младых ногтей Обадия Хейксвелл решил, что, раз он не вызывает у окружающих симпатии, он будет вызывать у них страх. Сам он ничего не боялся. Когда другие страдали от стужи, голода, сырости, хворей, Хейксвелл только хихикал. Болезни вылечивались, раны заживали, а сержант Хейксвелл жил и здравствовал. С того самого мига, когда верёвка виселицы оборвалась, он знал, что его хранит колдовство матери и борозду на шее носил с гордостью, как знак собственной избранности то ли Богом, то ли чёртом. Офицеры побаивались Хейксвелла и не совали свой нос в его делишки, довольствуясь видимостью порядка, исправно поддерживаемой сержантом.

Обадия Хейксвелл ненавидел всё в этом мире, но больше всего – Шарпа. Офицеры, подобные Джону Моррису, для Обадии по праву рождения являлись высшими существами, Господом предназначенными одарять его, Хейксвелла, благами и льготами. Шарп же был выскочкой. Как и сам сержант, он родился в канаве. Однажды Хейксвелл попытался поставить его на место. Увы, неудачно. Ну да ничего, он попробует снова. Сидя в конюшне позади офицерского дома, Хейксвелл глодал окорок. Набивая мясом слюнявый рот, он с удовольствием вспоминал встречу с Шарпом. От него не укрылась растерянность бездельника, и сержант записал себе на счёт маленькую победу. Он приметил там другого сержанта, дылду-ирландца, которого стоило бы прикормить. Хейксвелл хихикал, чавкал и скрёб искусанную блохами подмышку. Страх – вот что ценилось на этом свете. Подчинённых сержант делил на две группы: его подпевал и тех, кто ему не нравится. Второй категории приходилось откупаться от него деньгами или услугами. Это делало пребывание сержанта в армии приятным, и ни Шарпу, ни Харперу не удастся всё испортить. Он порылся в подсумке и выудил горсть монет. Их было немного, несколько шиллингов, - всё, что он смог украсть в суматохе прибытия. В конюшню сержант и забрался для того, чтобы посчитать добычу и спрятать её поглубже в ранец. Он хмыкнул. Сущие гроши! Им он всегда предпочитал услуги. Первым делом надо выяснить, кто из солдат недавно женился и чья жена красивее. Затем в ход пойдёт испытанный арсенал придирок и тонких издевательств, в результате которых недавний молодожён будет готов на всё ради облегчения собственной участи. Цена – супруга. По опыту сержант знал, что двое – трое сдадутся сразу и приведут своих жён в слезах в конюшню вроде этой. Кто-то из баб напьётся до бесчувствия, но Хейксвеллу на это было наплевать. Одна решила пропороть ему бок штыком, и он проломил её голову, а убийство свалил на мужа. Хейксвелл самодовольно засмеялся, как смеялся в тот день, когда болвана повесили на высоком дереве.

Он был в конюшне один, если не считать лошадей. Лучики света падали вниз из щелей в крыше. В тишине хорошо думалось. Имелся и другой способ, кроме придирок. Можно было украсть снаряжение, продать, а кражу повесить на кого-то из солдат, надеясь, что новый полковник назначит выпороть виновного. Поскольку противники телесных наказаний среди командиров находились редко, то очень скоро и солдаты, и их жёны будут есть с рук ловкого Обадии. По слухам, Шарпи больше не капитан, Мэттьюз – молокосос, Прайс тоже не проблема. Харпер… Харпер слишком честен, чтобы стать серьёзной помехой.

Дверь в конюшню распахнулась, и Хейксвелл замер. Вошедший (судя по шагам, он был один) двинулся по проходу вдоль стойл. Дверь захлопнуло сквозняком. Сержант не стремился афишировать своё присутствие. Очень медленно, чтобы не зашуршала солома, он приник к щели в перегородке.