Борис Парамонов - Борис Парамонов на радио Свобода -январь 2012- май 2013

Александр Генис: Татьяна Толстая рассказывает, что в американском университете, где она преподавала, она предложила студентам сравнить два сходных по теме рассказа Чехова и Мэнсфилд и сказать, что им больше понравилось. Больше понравилась Мэнсфилд.

Борис Парамонов: Да, не Хемингуэи учились в группе у Татьяны Никитичны. Кстати, Кэтрин Мэнсфилд в жизни (''по жизни'', как сейчас в России говорят) старой девой не была: она была замужем за Миддлтоном Мёрри и вообще была острой штучкой. И так же, как Чехов, умерла молодой от туберкулеза.

Александр Генис: Поговорим, однако, о нынешней постановке ''Вишневого сада'', да и вообще о чеховских спектаклях в Америке.

Борис Парамонов: Следующие слова из рецензии Бена Брентли показались мне отвечающими духу чеховской драматургии, какой она была представлена в нынешней постановке ''Вишневого сада'': ''Неувязка того, что в пьесе создает одновременный эффект комедии и трагедии, - это, возможно, и есть соположение того и другого в самом Чехове. Ритм неуместно сказанных слов и неловких жестов превращает нынешнюю постановку ''Вишневого сада'' в изысканно-тонкую пародию балета''.

Александр Генис: Замечательно сказано. Чеховская пьеса это действительно балет намеков, пауз и бессмысленных реплик. Чем более напряженный момент, тем больше бессвязных речей и движений. Все по-настоящему важное нельзя высказать, вот и начинается танец ужимок и недомолвок, смешной и страшный.

Борис Парамонов: Это очень похоже на то, что сделал однажды Мейерхольд с тем же ''Вишневым садом'' - в 1909 году в Харькове. Он представил чеховскую пьесу как театр марионеток. Вспоминается Цветаева: ''Ведь шахматные же пешки, И кто-то играет в нас!''. В ''Вишневом саду'' не умирающее дворянство сходит со сцены, а люди предстают в своей экзистенциальной незащищенности. Причем все – в том числе и Лопатин, на поверхностный взгляд предстающий этаким победителем в социальной истории: торжествующая буржуазия, видите ли, приходит на смену умирающему дворянству. Но Лопахин и сам – ''неврастеник с надрывом'' (было такое амплуа в старом театре). Помните, как нас в школе донимали этими словами, которые Петя Трофимов говорит Лопахину: ''У тебя тонкие пальцы артиста''. Вообще же я бы сказал, что Лопахин – в некотором роде чеховский автопортрет: человек, вышедший из низов, но не сильно верящий в свою длительную перспективу. У Чехова сознание собственной недолговечности обернулось вот такой картиной несостоятельности, внутреннего надлома российской буржуазии, вообще русской жизни. Так всегда бывает в гениальном творчестве, собственно, это и есть гениальность: тождество персональной идиосинкразии с тенденцией национального бытия.

Александр Генис: О!

Борис Парамонов: Я бы сказал, что творчество позднего Чехова в целом – фантазия о смерти: как ''Вишневый сад'', так и ''Невеста'', ''Архиерей'', даже ''Дама с собачкой''. Кстати, упомянутая сегодня Татьяна Толстая написала однажды эссе, в таком же ключе трактующее ''Даму с собачкой''. Все эти небеса в алмазах и какой замечательной будет жизнь через двести лет – это и есть чеховская антиципация загробного царства.

Александр Генис: С этим бы Чехов, который верил в пар и электричество, ни за что бы ни согласился, но кто его спрашивает. Борис Михайлович, а что Вам самому больше всего понравилось из чеховских постановок на Западе?

Борис Парамонов: Лучшей постановкой Чехова для меня была экранизация ''Дяди Вани'', сделанная Луи Маллем, правда, название у нее было для русского уха дурацким: ''Ваня на 42-й улице''. А худшее из того, что видел, - довольно уже давняя экранизация ''Чайки'', хотя актерский состав бы сплошь звезды. Молодая Ванесса Редгрэйв играла Нину Заречную, Симона Синьоре – Аркадину. Вот она и была хуже всех: растолстевшая, хриплый голос и всё время хлопала себя руками по бокам. Она была похожа на бандершу. И еще была одна очень интересная австралийская экранизации того же ''Дяди Вани'', в которой действие было перенесено в Австралию, и Войницкий там, дядя Ваня, добивался-таки Елены, овладевая ею в конюшне. Но было, поверьте мне, не пошло. Войницкий был известный Сэм Нил, а Елена – очень красивая актриса Грета Скаки. Так что Чехова можно ставить везде. Его не убудет.

Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/24440457.html

* * *

New subscriptions: Zero Hedge, BBC - Magazine, Libération. Subscribe today at