Борис Парамонов - Борис Парамонов на радио Свобода -январь 2012- май 2013

Татьяна Баскакова: Мне кажется, что это очень нелепое сравнение и странное. И вообще странная реакция на книги Герты Мюллер. Тут есть несколько аспектов. Один из этих аспектов касается собственно истории. История эта совсем не пересекается с нашей лагерной прозой. Это нелепо. Во-первых, потому что речь идет о судьбе гражданского населения, они вообще как бы не в лагерь попали, а их привезли на работы восстановительные в Донбасс, а оказались они в ситуации лагеря, в ситуации неопределённой, неизвестно было даже, когда их выпустят и выпустят ли. И мне кажется, что людей раздражает вот это сопоставление. Люди привыкли к тому, что немцы плохие, а русские хорошие, и что у нас ничего подобного не было. И в рецензиях это раздражение нелепое чувствуется. И обвиняют ее в том, что она – конъюнктурная писательница и за эту тему получила Нобелевскую премию, что совершенно неверно. В смысле того, о чем она говорит, такой прозы не было в России. Мне кажется, отличительная черта Герты Мюллер в том, что она пишет так, что позволяет почувствовать эти вещи, запахи, полностью прочувствовать эту жизнь. И странно, что никто не замечает особенности ее языка, не пишут вообще о стилистке этой книги.

Дмитрий Волчек: Да, это книга о жизни слов. И второй роман, ''Сердце-зверь'', мне кажется, вообще одна из лучших книг об опыте жизни при коммунистической диктатуре. Но, опять же, это не столько о жизни людей, сколько о жизни слов и о несчастье слов, потому что слова тоже становятся жертвой диктатуры, язык становится жертвой.

Татьяна Баскакова: Прототип ''Качелей дыхания'' – человек, который стал поэтом авангардистским — Оскар Пастиор. И в этой книге видно, насколько важна фантазия даже в этих лагерных условиях фантазия, пристальное внимание, способность к пристальному наблюдению. Там очень много словесных игр, которые его спасают фактически, нет?

Дмитрий Волчек: Да, конечно, и ведь сама Герта Мюллер занимается игрой со словами. Это что-то похожее на советскую игру ''Эрудит'', когда она на столе тасует такие маленькие карточки со словами. Вы видели, наверное?

Татьяна Баскакова: Я видела, у меня есть эти книжки стихов, которые таким образом возникают из этих вырезанных из газет слов, которые она переставляет.

Дмитрий Волчек: Это то, что когда-то делали в 60-е годы люди из круга битников, ''cut up'' Брайона Гайсина – метод нарезки из газет, но это уже рафинированный способ, он оторвался от своей природы. Новое измерение метода разрезок.

Татьяна Баскакова: Она берет слова из газет, то есть слова затасканные, слова из обыкновенных газетных статей, и по-своему использует, очень индивидуально. И из этих затасканных слов получается ее язык, ее образы.

Дмитрий Волчек: Я попросил культуролога Михаила Золотоносова порекомендовать слушателям радиожурнала ''Поверх барьеров'' книги, которые он читал в 2011 году.

Михаил Золотоносов: Я назову их в порядке их появления выхода в свет. Прежде всего, это книга ''Проходящие характеры'' Лидии Гинзбург. Это проза военных лет и блокадные записи. Книга вышла в 2011 году, текст подготовили и примечания составили Андрей Леонидович Зорин и Эмили ван Баскирк. Книга хороша, прежде всего, тем, что она показывает Гинзбург как прозаика — то, к чему она всю жизнь стремилась, но не имела возможности проявить и реализовать. И, конечно, тут есть и ее анализ текста, и анализ анализа, и, может быть, анализ анализа анализа. То есть весь ее аналитический метод во всем блеске представлен. Бумаги Гинзбург находятся в Российской национальной библиотеке, и авторы одновременно разбирали архив и выуживали оттуда то, что относится именно к блокадной теме. Потому что архив, конечно, находится в неупорядоченном состоянии. И, помимо всего прочего, там есть очень тонкие характеристики писателей, в частности, Ольги Берггольц, которые выявляют то, что сама Берггольц вслух объявила только в середине 50-х годов, в 1954-56, в связи с необходимостью лирического самовыражения. И вот та тонкость, с которой Лидия Гинзбург это выявила еще в период войны, конечно, удивляет. Это первая книга, о которой нужно сказать. Вторая книга – это двухтомник Любови Васильевны Шапориной, жены композитора Шапорина, художницы, переводчицы и создательницы первого в советской России Театра марионеток. Двухтомник подготовили двое исследователей. Начала сотрудник Отдела рукописей Публичной библиотеки Валентина Федоровна Петрова, а после ее смерти, по ее завещанию, закончил Валерий Николаевич Сажин. Это очень интересное и уникальное издание, потому что временной охват – с 1898 до 1967 года. Там есть пропуски, но самое интересное то, что автор, Любовь Шапорина, это человек чеховского времени, и она попадает в сталинский и послесталинский Советский Союз, и абсолютно не изменила свою психологию институтки. Собственно, вступительная статья называется ''Институтка. Автопортрет в советском интерьере''. Например, она описывает, как некий Левин, сотрудник НКВД, в 1942 году в Ленинграде ее вербует. Она приходит домой и тут же все это записывает, причем записывает иронически, не понимая, что, если это будет обнаружено при обыске, то, естественно, станет отягчающим вину обстоятельством. Это второе издание, о котором я должен сказать. И третье – это совсем новое, вышедшее за пару дней до наступления нового года издание романа Замятина ''Мы'' с обильным комментарием. Издание подготовили два исследователя – Марина Любимова из Российской национальной библиотеки и Джулия Куртис, профессор Оксфордского университета. Здесь есть текст, огромный комментарий и материалы к творческой истории романа, собственно, по модели ''Литературных памятников''. По идее, это и нужно было бы издать в ''Литературных памятниках'', если бы руководство этой серии давно не находилось в глубоком и надежном маразме. В этом издании особенно интересно, во-первых, глубокое и обширное влияние на Замятина, и это показывает комментарий, таких авторов как Ницше, что не очень удивительно, и Петра Демьяновича Успенского, знаменитого русского мистика, который повлиял на очень многих. Я, в частности, столкнулся с его влиянием, когда изучал Константина Сергеевича Мережковского и его труды. И вот здесь показано, как концепции Успенского претворил Замятин. А, кроме того (это уже относится к разделу, подготовленному Джулией Куртис), это зарубежные переводы Замятина и исследование его творчества за рубежом. Это особенно важно, потому что Замятин оказал несомненное влияние и на Хаксли, и на Оруэлла, и вот эту преемственность, идущую, между прочим, от советского тоталитаризма, от Замятина туда, на Запад, этот комментарий очень выразительно показывает. Дмитрий Волчек: В разговоре об антиутопиях следует упомянуть, что изд-во Ивана Лимбаха в 2011 году выпустило знаменитый роман Альфреда Дёблина ''Горы моря и гиганты'' в переводе Татьяны Баскаковой. Перевод новый, но фактически единственный, потому что тираж первого издания, вышедшего в 1936 году в Ленинграде, был уничтожен. Несколько лет я искал и не мог найти ни одного уцелевшего экземпляра. Даже имя переводчика неизвестно. Новый перевод Татьяна Баскакова посвятила своему безымянному предшественнику.