Борис Парамонов - Борис Парамонов на радио Свобода- 2007

И такой же coup de grаce, как «преодоленная бездарность» Брюсова: неправильно говорить о конце Горького, потому что он и не начинался.

Такие высказывания звучали «свежо и нервно», как сказал бы Аким Волынский (кстати, предшественник Айхенвальда в новом подходе к литературе). Но по прошествии времен не со всем и соглашаешься в Айхенвальдовых характеристиках, даже в отношении Брюсова и Горького. И совсем уж не соглашаешься с тем, что он написал о Тургеневе; там тоже был скандальный афоризм: «Тургенев не глубок». Сложнее все это, и как раз «глубже». Даже Белинского не хочется отдавать Айхенвальду, которого он совсем уж, по-нынешнему говоря, загнобил: недооценил он бурнопламенной, «неистовой» натуры Белинского: такие люди нужны, а особенно в России.

Белинский, понятно, мстить Айхенвальду никак не мог, Горький по любви к образованности тоже вроде бы не рассердился, а вот Брюсов, похоже, отомстил. Ходили упорные разговоры, что это по его настояниям Айхенвальда включили в список высылаемых пассажиров философского парохода — высылаемых из советской России интеллектуалов.

Сын Айхенвальда остался в России и поначалу об этом не жалел. Он был звездой Института красной профессуры, любимцем Бухарина. Писал письма отцу: что ты, папа, в этой эмигрантской канаве делать будешь, возвращайся, здесь жизнь кипит. Вернуться Айхенвальду не пришлось, что бы он ни думал об этом: попал под трамвай в Берлине в 28-м году.

Сын его попал под советский трамвай десятью годами позже.

Берегитесь общественного транспорта: и в ГУЛАГ увезет, и в Освенцим.

Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/381878.html

* * *

[Герцен и Огарев разбудили Америку]

В Нью-Йорке продолжается герценовский бум — насколько понятие бума приложимо к скромным возможностям высоколобой американской медии (естественно, бумажной, а не электронной). В данном случае я имею в виду статью Вильяма Граймса (William Grimes) в The New York Times Book Review от 24 февраля под названием «Новое открытие Герцена» (Rediscovering Alexander Herzen), этого, по словам автора статьи, наименее читаемого русского классика. Интерес к Герцену, безусловно, вызван постановкой трилогии Тома Стоппарда на бродвейской сцене, последняя часть которой «Выброшенные на берег» была недавно представлена. Когда вся эта эпопея с Томом Стоппардом только начиналась, я предсказал, что наибольший успех будет иметь третья пьеса, сделанная на материале семейной драмы Герцена. Предсказать это было нетрудно, это сюжет действительно захватывающий, в нем Герцен развернулся во всем своем блеске и во всей своей, так сказать, нищете. Тут действительно есть о чем поговорить и на что посмотреть. По-моему, повторилась та история, что была с мюзиклом на сюжет «Отверженных» Гюго. Спектакль шел больше десяти лет, побил все рекорды бродвейской длительности, а сейчас возобновляется. Ажиотаж был такой, что я, отнюдь не поклонник жанра мюзикла, пошел посмотреть и послушать. Ушел, не досмотрев и не дослушав, большей скучищи на своем веку не помню. По сцене бегали толпы оборванцев с красными знаменами и гремела неинтересная музыка: не запомнилось ни одной мелодии. Но я догадался, почему спектакль пользовался таким длительным успехом: американцы были захвачены сюжетом «Отверженных», они этой книги не читали, им было невтерпеж узнать, поймали ли Жана Вальжана и вышла ли Козетта замуж за Мариуса. Такова нынешняя жизнь. Не надо валить все шишки на Америку: в Англии недавно из школьных программ выбросили Шекспира.

Как бы там ни было, но нью-йоркские интеллектуалы пьесой Стоппарда и фигурой Герцена заинтересовались. Книга сэра Исайи Берлина «Русские мыслители» срочно была допечатана. Автор статьи в The New York Times Book Review тоже ее прочитал — и цитирует о Герцене:

Он обладал единственным в своем роде сплавом живого воображения с даром точного наблюдения, морального пафоса и интеллектуальной живости — со способностью писать сразу язвительно и возвышенно, иронически и страстно, захватывающе интересно и поднимаясь по временам на высшую степень интеллектуального и эмоционального благородства.

Вот это более всего привлекло нынешних ценителей Герцена — блестящее его письмо, литературное мастерство очень редкого в России типа. Давно известно, что русские с опаской относятся к красноречию и с подозрением к красноречивым людям. В этом смысле Герцен как бы нерусский. Герценовская проза и эссеистика — это, как сказал бы поэт, — жизнь во всем ее шампанском блеске. Это относится именно к мемуарам «Былое и Думыы» и к герценовской философской и политической эссеистике, о герценовской прозе, которую он писал в молодости, так сказать нельзя: все эти его сороки-воровки и докторы Круповы неинтересная, устаревшая литература. «Кто виноват?» представляет интерес со стороны своей темы, ставшей в русской литературе архетипической, — любовь втроем: тема не только сочинений, но и жизни Герцена. А в третьей части стоппардовской трилогии количество вовлеченных во всякого рода сексуальные связи персонажей значительно увеличивается. По нынешним временам с их теплым интересом к сексу этот сюжет из далекого русского прошлого не мог не зацепить на крючок.