Елена Колчак - Очевидное убийство (Рита Волкова - 5)

Некоторому количеству знакомых код, очевидно, был известен. Самое простое — сосредоточить поиски убийцы именно в этом «количестве». Однако не выплеснуть бы с водой и ребеночка. Не станем изначально сужать круг поиска и внимательно оглядимся.

Дано: подъезд. Найти: способ попасть внутрь. Да не один, а побольше. Подвально-чердачную экзотику учитывать пока не станем, ограничимся дверью.

Проще всего — потенциальному убийце — дождаться кого-то из местных жителей, входящего или выходящего, безразлично, и воспользоваться открытой дверью. По собственному опыту знаю, что почти никто и никогда у тебя при этом не поинтересуется, кто ты такой и почему заходишь. Простенько и действенно. Однако, для потенциального убийцы довольно опасно — тот, кто тебя впустил, может об этом запросто и вспомнить.

Можно, вдумчиво приглядевшись, определить самые блестящие кнопки. Но это хорошо, когда замок ставили хотя бы с полгода назад. А что мы имеем здесь? Месяц-два, не больше. Все кнопочки равно сияют новизной.

Есть и другая возможность. В моей жизни встречалось немало подъездов с кодовыми замками. И не всегда, подходя к заветной двери, я могла вспомнить нужный «сим-сим». Иногда — при моей патологической восприимчивости к цифрам случай уникальный — по забывчивости, чаще по более прозаическим причинам — нет ничего проще, чем забыть что-то, чего никогда не знал. Но, как подсказывает опыт, не я одна такая недоинформированная. Практически в каждом подъезде обязательно проживает какая-нибудь склеротичная бабуля или молодая мамаша, насмерть затюканная заботами о малыше, поэтому…

Ну конечно, так я и думала. На боковом обрезе дверного проема, прямо на штукатурке, в месте, затерянном среди окружающих выпуклостей и выбоин, но весьма заметном, если знаешь, куда смотреть, — красовались заветные цифры. Тридцать восемь попугаев. То есть, попугаев там, конечно, не было, это я, когда Никита сказал «три-восемь», превратила цифры в запоминающуюся картинку.

Итак, желающий войти в эту дверь не должен был испытать особых затруднений — достаточно внимательно осмотреться. А мне в первую очередь надобно поглядеть, что за персонаж такой — сосед покойного, и можно ли ему — соседу, а не покойному — доверять.

Виктор Ильич Гордеев неодобрительно покосился на мои голые коленки и, поджав губы, долго и вдумчиво изучал редакционное удостоверение, точно наизусть учил. Предупрежденная Никитой, я не поленилась разыскать удостоверение старого образца — красные корочки с внушительным золотым тиснением «ПРЕССА» снаружи и печатью Городского Совета Народных Депутатов (ныне именуемого Думой) внутри. Боюсь, что современный пластиковый прямоугольник Виктор Ильич всерьез бы не принял. Он так тщательно сверял мою физиономию с фотографией, что, пожалуй, майор был прав. Без его, майорского, предварительного звонка меня бы тут и на порог не пустили. И пришлось бы ограничиться изучением дверей.

А они таки были хороши: уж так примечательны, прямо классика. Дверь покойника всем своим видом сообщала, что здесь живет — ох, пардон, уже не живет — человек аккуратный и не совсем бедный. Ровненькие чистые косяки «под дерево», неброская качественная обивка — веревочки с печатями выделялись на этом фоне, как ворона на свежевыпавшем снегу.

Дверь напротив была как отражение в кривом зеркале. Или в зеркале, в которое встроена машина времени. Быть может, лет через двадцать и челышовская станет такой же ободранной. Лишь дверной глазок новизной и ухоженностью напоминал деталь космического корабля: блестящий, современный и — я не поленилась проверить — с широкоугольным обзором.

Хозяин походил на Савелия Крамарова. Когда он, наконец, отступил в сторону, пропуская меня в квартиру, обнаружилось, что его левую щеку — от угла рта до уха — украшает родимое пятно цвета сильно пожилой редиски. Сей факт был мною отмечен с непонятным удовлетворением.

Бдительность — штука полезная. Но неприятная. Есть люди, которым нравится, когда за ними подглядывают в замочную скважину. Но таких немного. Тех, кто сам подглядывает, почему-то всегда больше. Не скажу, что я так уж часто занимаюсь подглядыванием, но когда подглядывают за мной — хочется наблюдателю сделать что-нибудь доброе. Например, подарить мешок скорпионов.

И все-таки — куда денешься! — такие вот наблюдатели — мечта всех участковых и оперативников вместе взятых.

— Да точно это она была, Дина.

— Вы ее хорошо знаете?