Елена Колчак - Смерть голубки (Рита Волкова - рассказы)

— Значит, вы давно дружите?

— Да еще с детского сада! Мы же соседки. Подъезды разные, а квартиры рядом. С моего балкона до ее кухни рукой подать. Я теперь туда и выйти не смогу, придется квартиру менять.

Я все-таки вышла. Стеклянная клетка, фигурные решетки по торцам, на них вразнобой цветочные ящики.

— Как же вы до цветов-то добираетесь?

— Рамы на лето снимаю. Да что уж теперь?

Кот, воспользовавшись нашим отсутствием, копался в углу комнаты, яростно царапая ковер. Наташа выставила его в прихожую, вздохнув:

— Весна скоро, Пушок опять беситься начал, — она потерла темную ссадину на левой ладони и поморщилась. Потом опять вздохнула:

— Нас еще Тата-Ната звали… Господи! Ну я же не знала, что он такой козел!

— Так вы думаете, Тата из-за него?

— А как же! Она же влюбилась как… как… как ненормальная. Сашенька то, Сашенька се. А Сашенька после свадьбы сразу соскучился, давай по сторонам поглядывать. Татка последнее время сама не своя была. Ах, Сашенька так изменился, смотрит на меня, как на пустое место. Переживала она ужасно. И врач бестолковый попался. Я тогда за канцтоварами ездила, встретила ее, она мне пожаловалась, что даже врач ей не верит. В общем, здорово на нервах была. Только когда о беременности узнала, вроде расцвела. Звонит мне: давай посидим, отметим…

— Значит, в этой квартире она с вами собиралась встретиться?

— Ну да. Только мы на шесть договаривались, мне в налоговую надо было, это долгая история. А она почему-то раньше пришла… Знаете? Я думаю, после меня она ему еще звонила, и он ей чего-нибудь такое сказал, что… Или вы думаете, что он за ней шел? Тетя Надя говорила, что видела его тогда…

— Тетя Надя — это консьержка?

— Ну да.

— А она как, видит нормально? Наверное, старенькая уже?

— Да у нее глаз орлиный, через три стены все разглядит, не то что через дворик.

5.

Устная речь — наиболее доступная форма передачи информации

Герасим

Следующий день выдался ясным и ярким, почти апрельским, правильно я вчера «на место происшествия» не пошла! По солнышку-то даже в мороз гораздо веселее.

«Соседний» дом, консьержка которого в тот самый день видела Александра Викторовича, правильнее было бы именовать «домом напротив». Практически подъезд в подъезд, метров пятьдесят, не больше, на таком расстоянии среди бела дня не обознаешься.

Позвонив, я на суровый вопрос «кто там, в какую квартиру?», каюсь, слегка приврала:

— Наташа сказала, хорошо бы с тетей Надей поговорить…

Замок сразу бибикнул — мол, открываюсь, входи.

Повезло. Дежурила как раз тетя Надя. Возраст ее я определить не взялась бы: плотная, многолетний «деревенский» загар, перманентные кудри «под красное дерево», серый пуховый платок, овчинная жилетка. Может, пятьдесят, а может, и все семьдесят. На столе в комнатушке — недовязанный носок, электрический чайник, газетка с кроссвордом…

Похоже, имя было своего рода паролем — поздоровалась тетя Надя очень дружелюбно:

— А ты подружка Наташенькина? Может, чайку? — она щелкнула кнопочкой чайника и гордо приосанилась. — Видишь, какой? Она подарила, не забывает старуху.

— Да какая вы старуха! — честно возразила я. — Небось, и видите получше многих молодых.

— Да уж не жалуюсь. Ты про мужа таткиного спросить хотела? Видела, как есть видела. Сперва Татка пришла — она теперь редко тут бывает — а после и он в подъезд шастнул.

— Он на машине приехал? — я спросила это совершенно автоматически, ибо представить себе господина Каменщикова в общественном транспорте было затруднительно.

Тетя Надя замялась…

— Вот не знаю, машину не видела, видела, как он в подъезд входил, а машину…

Так. Если «входил в подъезд», значит, видела со спины…

— А обознаться не могли?

— Да ты что! — возмутилась консьержка. — Я ж его знаю как облупленного, раньше-то он почитай каждый день сюда шастал, а уж как женился — все, не бывал. А чего ты спрашиваешь-то?

— Так, проверяю кое-что.

Я поблагодарила тетю Надю за невыпитый чай и пошла наконец «осматривать место происшествия». Обошла дом (квартира Таты выходила на тыльную, не подъездную сторону), посчитала окна…

Крови уже почти не осталось — так, какие-то невнятные темные пятна. Грязь и грязь. Пивные пробки, бычки прошлогодние, половинка пластиковой бутылки, полутораметровый кусок ржавой арматуры, кривой от сырости обломок текстолита, аптечный пузырек из-под перцовой настойки… Мусоропровод системы «Карлсон» в действии.