Неизв. - Дай Андрей Поводырь в опале.

Цыбульский? - надул щеки майор. - Тоже, поди, поляк и злодей?

Может и поляк, Константин Петрович, - нашелся Варешка. - Только этот поляк наш. Правильный. Свой, сибирский поляк.

Ну, смотри, коли так! - погрозил пальцем Катанский и "не заметил", как "сгоревшие" бумаги переместились в карман Иренея Михайловича.

А на следующий уже день, правление единственного в крае банка, председателем которого был Тецков, отозвало вексель Лавицкого. У Дмитрия Ивановича тоже были в городе недоброжелатели. Управляющему пришлось потребовать у компаньонов-портостроителей обеспечения на уже истраченную сумму. А откуда бы им это самое обеспечение взять? Пароходовладельцы всю зиму платили людям жалование, а прибылей не имели. Да еще перед открытием навигации следовало машинам профилактику делать, а это опять расходы.

Нашелся бы кто-нибудь смышленый, подсказал бы матерым купцам, что можно ведь и к Гинтару Теодорсовичу обратиться, тот охотно давал деньги в кредит, под обеспечение долями в бизнесе. Но оба были раздражены навалившимися неприятностями, заподозрили компаньона в несостоятельности, и успели наговорить друг другу гадости. Ладно хоть догадались отложить раздел имущества до возвращения третьего инвестора - меня. И пока остановили работы в Черемошниках. Дети в песочнице, едрешкин корень!

Конечно же, жандармы, в свете этаких-то событий, вовсе не горели желанием закрыть "польский" клуб мадемуазель Бутковской, и Стоцкому не оставалось ничего более, как всерьез приняться за нигилистов. В это время как раз господа Потанин и Ядринцов испросили дозволения в Томском губернском правлении на проведение цикла лекций красноярского учителя Серафима Шашкова. Фризель радостно перепоручил полицмейстеру проведение цензурной экспертизы, и, на всякий случай, отправил в Санкт-Петербург телеграмму.

И тут я нанес новый удар. В губернскую столицу доставили столичные газеты со статьями, посвященными моему докладу в Императорском Вольном экономическом обществе. Естественно я понятия не имел, о чем именно собирался говорить гость из Красноярска. В памяти о самом его, Серафиме Серафимовиче Шашкове, ничего не сохранилось, но конспекты, по которым должен был читать лектор, удивительнейшим образом совпали с тем, чем я развлекал обывателей в Николаевском зале столичной магистратуры. Стоцкий уже было собирался поставить свой автограф под дозволением, но не успел. Его вызвал к себе Павел Иванович, и продемонстрировал депешу от губернатора. Фелициан Игнатьевич начал понимать, что окончательно запутался, и вообще ничего не понимает, из того, что в этом чудном городе происходит.

Я уже говорил, что Стоцкий был и раньше знаком с подполковником Суходольским? Нет? Ну, так вот. Новый томский полицмейстер свел знакомство с Викентием Станиславовичем еще будучи чиновником по особым поручениям при прошлом губернаторе. Будущий командир казачьего полка, тогда инженер-капитан, как раз в то время заканчивал строительство укреплений на Бийской линии, а зимы проводил в Томске. Потом пути двух офицеров разошлись, но доброжелательное друг к другу отношение осталось. Вот к моему строителю Чуйского тракта Фелициан Игнатьевич и отправился за разъяснениями.

И надо же такому случиться, что именно в этот день и час полковник Суходольский обсуждал с командирами сотен казачьего полка и старшинами поселений вопросы переселения в Южно-Алтайский округ. Причем Стоцкий, заявившийся без предварительной договоренности в штаб, застал самое начало второй части обсуждения - банкета. Так-то новый полицмейстер спиртным не увлекался. Рюмочку - другую по светлым праздникам, не более того. Но с хорошими людьми, да под интересные рассказы, как-то само собой вышло. И нашего правдолюба в итоге повезли домой в состоянии "давай споем" и с твердым убеждением, что выпало ему наконец-таки служить при нормальном начальнике.

Когда несколькими днями спустя Фризель поручил Стоцкому встретить и обустроить прибывающих в Томск инженеров Чайковского и Штукенберга с семьями, полицмейстер уже знал, что нужно отвечать на расспросы приезжих. А гости, приятно удивленные качеством предоставляемых им в наем квартир в новеньком доходном доме, любопытства своего не стеснялись.

Дом, первый из двух заложенных Гинтаром, наконец, достроили. И даже частично уже заселили. Один флигель полностью забронировал Менделеев для ученых. Квартиры там оставались пустыми, что вызывало раздражение господ чиновников и скандалы их жен, которым пришлось ждать сдачи второго строения. Неожиданно стоквартирный дом оказался слишком маленьким для всех желающих. Ладно, хотя бы верхний, считающийся не престижным, этаж никто не делил. Там нанятый Фондом комендант - отставной военный - устроил настоящее общежитие для самых младших, что подразумевает - самых бедных, служащих губернского правления. Писари, журналисты и посыльные жили там по пять, а то и шесть человек в комнате, но никто не жаловался. Плата оказалась ниже среднегородской чуть ли не в два раза.