Ари Ясан - Дом 1000 дверей

Как раненый зверь, он метался по комнате и боялся замедлить шаг, боялся расслабиться хоть на мгновенье, потому что знал, что этот стержень кипящей ярости раскрутится в нем в бешеную, сметающую все на своем пути махину. Может быть, он будет выть, как дикий волк, или биться головой о стену, В. страшился даже подумать о том, что произойдет, если он хоть на миг даст слабину. И потому он скрежетал зубами, но, преодолевая слабость, не переставал шагать по комнате без цели и без особого желания, но для того только, чтобы не останавливаться и не задумываться о том, как он зол на весь свет.

Он бродил из угла в угол, пока окончательно не выбился из сил. Его трясло, когда он рухнул на диван. Теперь у него не осталось сил даже на злость. Укрывшись одеялом с головой, чтобы никто не смог его видеть, он тихо, но самозабвенно заплакал. Он заглушал как мог рыдания, в которых изливались его ярость, его беспомощность и его обида. Он не плакал так с самого детства. Не плакал так искренне, забыв обо всем, кроме своей досады. Плача, он стал воплощенным горем и, как ни странно, это ему помогло. Слезы были такими горячими, что обжигали щеки, но они принесли облегчение.

Он плакал и плакал, потому что знал: он ни в чем не найдет утешения. Любящая рука не приласкает его, и верный друг не скажет слов ободрения. Ни любви, ни дружбы, ни родного дома, в жизни В. не осталось ничего. Если бы он только мог вспомнить хоть что-то, ради чего стоило бороться за свою жизнь. Если бы его ждал хоть кто-то дорогой и любящий за этими стенами. Кто-то, на радость встречи с кем В. мог бы уповать. Но сейчас он не мог рассчитывать ни на нежную заботу любимой, ни на успокоительное однообразие повседневных забот, ни на туманный шепот надежды. И вот он впервые совершенно один посреди неприветливого бушующего моря невзгод. В. никогда не знал, что одиночество бывает таким бесконечным, а отчаяние таким беспредельным.

У него не осталось ни одного щита, чтобы заслониться им от наваливающейся на него тяжести. Что-то большое, огромное, рядом с чем В. был всего лишь букашкой, надвигалось на него, и ему не было спасения. Когда же он успел все потерять? Он словно раздробил себя на тысячу частей и выбросил девятьсот девяносто девять из них. И вот теперь осталась только крохотная частичка его прежнего, только малая ничтожная часть того сильного и красивого В., каким он был когда-то.

Он знал, что не мог поступить по другому, но все же не мог понять, зачем он последовательно разрушил все, чем наградила его судьба. Если ему не нужен ни уютный очаг, ни стабильный заработок, ни крепкая семья, то что же, что же ему нужно? Если бы только В. понял это, тогда он смог бы обрести пусть и не цельность, но хоть какую-то духовную плотность. А сейчас он был неверным и зыбким, как туман. Неужели Мистер прав? Неужели все, чего ищет В., это свобода? Но свобода от чего? В чем она? И разве существует такая свобода, которая не ограничена ничем? И зачем такая свобода ему? В. предчувствовал, что в поисках этой свободы он потеряет самого себя, утратит даже воспоминание о том В., который жил когда-то. Так, терзаемый тягостными думами, он метался под одеялом, пока тяжелый сон как благословенное избавление не пришел к нему.

Глава двадцатая. Ярость и безумство

Когда В. проснулся, он не знал, сколько прошло дней с тех пор, как его заперли в комнате. Время остановилось. Даже если бы здесь были часы, они бы ничего не значили для В., потому что движение изобретенного человеком механизма не могло бы ничего сообщить ему. Что с того, что этот механизм отмерил бы шестьдесят единиц чего-то непонятного, а потом бы сложил эти шестьдесят единиц в одну, а этих последних опять набрал бы шестьдесят и так без конца? Какое В. до того дело, если этот счет ни приближал избавление, ни облегчал муки? Что проку следить за стрелками часов, если сейчас каждая секунда растягивалась в бесконечность, в бескрайний океан безвременья, в котором В. тонул, даже не думая сопротивляться?

В. застонал. Искусственный свет лампочки, льющийся с потолка, резал по глазам, как бритва. Казалось, сам воздух, врывавшийся со свистом в легкие, причиняет боль. Каждый предмет в этой комнате словно был заодно с мучителями В., даже вид простого стула был тошнотворен для В. Пытаясь пошевелиться, В. лишь открывал для себя новые грани мучения.

Где-то в глубине души у него была тайная, но, увы, не оправдавшаяся, надежда на то, что он опять, сам не зная как, проснувшись, изменит комнату, как тогда, с Джаджем. Вот бы у него получился зеленый лужок на берегу речки с кристально чистой водой. Вода! В. опять застонал, но стон не принес облегчения, а только новые муки. В. уже не знал, что делать. И встать с кровати у него не было сил, и лежать ему было противно до тошноты.