Валерий Гришковец - Одиночество в хаосе мегаполиса

***

Роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Совсем не то впечатление, что ожидал. Вокруг романа сложилась целая литература, а по существу вещь доволь­но уязвимая, во многих местах даже слабая. Но удивляет другое: Хрущев и его окружение. Зачем нужно было запрещать роман? А требовать от Пастернака отказаться от Нобелевской премии?.. Пусть бы старик потешился, человек-то он, судя по стихам и переписке, был не вредный, даже наоборот. Не в пример ему — Аксенов, Войнович, Гладилин и прочая, прочая в этом роде. Но вот последние были обласканы и тут, и там, за бугром, не оказались в роли «казанских сирот». Правда, и удел их иной, нежели Пастернака, — Б. Л. стал символом для многих и многих, в том числе и литераторов, а эти.

18 сентября. Сегодня воскресенье, ясный, но довольно холодный день. Тем не менее с Женей Шишкиным пошли в город, затем много гуляли в сквере рядом с общежитием. Настроение у меня прекрасное, чего давно не было. «Литера­турная Россия» напечатала мой очерк о Блоке. Ребята хвалили. Особенно Юра Виськин. Он вообще всех хвалит. И это, по-моему, искренне, такой он человек. Его проза тоже неплоха. Но сейчас с такими темами, да еще в Москве, — не пробиться. Точнее — сегодня никому подобные повести и рассказы не нужны. Рынок, будь он неладен! Таких, как мы, и даром не хотят.

А лето, два месяца, что был в Пинске, пролетели довольно незаметно, буд­нично, неинтересно. Пропадал на речке, купался (весь июль было жарко), загорал на «старом пляже» (за ТЭЦ), в августе не вылезал из «ПВ». «Веснік», благодаря Сытину и Толкачеву, превратился в своеобразный клуб. Кого тут только не встре­чал, о чем только не говорили.

***

Вот и в Москве стали меня печатать. «Литературка» (переводы с белорусско­го), «Литературная Россия» — стихи и очерк об Александре Блоке, «Ветеран» — стихи. Подборку моих стихотворений для «Нашего современника» отобрал Ген­надий Касмынин. Обещает опубликовать стихи журнал «Радонеж».

Прямо на занятия приходили представители еще какого-то издания. Многие отдавали свои стихи, рассказы, я же решил воздержаться. Впереди целый год, так что куда ни попадя соваться не стоит. «Служенье муз не терпит суеты», — эту святую заповедь Гения надо всегда помнить и неукоснительно исполнять. Да и о возрасте надо помнить — в 40 человеку должно вести себя сдержанней, держать­ся, по возможности, солидно, но при этом оставаться доступным, простым.

3 ноября. Серый, холодный день. В Москве ранняя зима. По дороге в «Лите­ратурную Россию» задержался на Цветном бульваре. Внимание мое привлекла милицейская машина, закатившая прямо на аллею, и небольшая толпа рядом с машиной. Подхожу ближе. На скамейке лежит бомж, над ним стоит милиционер и что-то пишет, положив лист бумаги на папку. Тут же соображаю: бомж ночью замерз, а служивые составляют акт о его смерти. Самое страшное: в десяти шагах пьют пиво, громко разговаривают, смеются. А тут смерть, пусть и бомжа. Рядом с милиционерами — человек в жутком резиновом одеянии и в таких же — по локоть — резиновых рукавицах. Служитель морга.

Весь день увиденное на Цветном бульваре не отпускало. И чем чаще я рас­сказывал об этом, тем сильнее меня заводила картина смерти, а особенно — без­различие всех наблюдавших ее.

***

Малхамовес — черный ангел, смерть.

Дождь и снег. И пересверки молний.

И в Москве — как будто в преисподней.

Что ты ищешь тут, убогий смерд?

Ни двора, ни родины. И кол

Малхамовес из осины тешет.

Дождь омоет, снег тебя утешит,

Смерд убогий. Дремлешь, сир и гол.

Сир и гол. И голоден, что пес,

Сын отчизны, брошенный отчизной.

Малхамовес громко правит тризну,

Не иначе — черт его принес!

Не иначе, бес его наслал!

Дождь и снег. И свет — как с того света!..

Мал-ха-мо-вес!!! Но не жди ответа —

Сатана в России правит бал.

(Малхамовес — ангел смерти у иудеев.)

7 ноября. С утра мокрый снег. Сегодня у меня дежурство. Вот уже вто­рой месяц работаю сторожем в храме Благовещения Пресвятой Богородицы в Петровском парке. Через дорогу — Военно-воздушная инженерная академия имени Жуковского. Слева, буквально в двухстах метрах — стадион «Динамо». Свист и крик болельщиков не могут заглушить даже массивные стены храма. Дежурства переношу тяжело, тянет к ребятам в общагу. Но стипендия у нас — коту на прокорм не хватит. А у меня еще и алименты. На работе же, кроме опла­ты, кормят, и кормят хорошо. На службы я не хожу, хотя желание такое нет-нет да и появляется. Многие из храмовых работников подталкивают меня, мол, пора уже. Покаяться, начать причащаться.