разведка - ИВАН БОРОДУЛИН

Рассветает, и неожиданно в двух километрах перед собой видим знакомую вершину сопки Генеральской, той самой, где когда-то мы лежали рядом с домиком немецких синоптиков и наблюдали за аэродромом. Те­перь ясно — мы в тылу врага.

Осторожно, укрываясь в мелколесье, идем в сторо­ну наших войск, но вскоре останавливаемся в некоторой растерянности. Перед нами — обширное болото, прой­ти по которому невозможно. С еще большей осторож­

PAGE206

ностью пробираемся к дороге, изучая каждый приго­рок, каждый кустик.

— Хлопцы, стоп! — вдруг настороженно произносит Петр Гришкин.— Кажись, впереди засада. Фриц голову высунул и спрятался.

Мы залегли возле дороги, направив ручной пулемет на бугорок, за которым Гришкину почудились немцы. Сколько их там? прорываться или ждать? или, может, обойти засаду? — все эти вопросы требовали немедлен­ного ответа. Эх, была не была! Оставляем у дороги пу­лемет так, чтоб ствол его видели немцы, отползаем назад в кусты, а затем перебираемся на другую сторону дороги. Делаем изрядный крюк и неожиданно для нем­цев оказываемся у них за спинами. Гитлеровцы все ору­жие направили в сторону оставленного нами пулемета. Огонь одиннадцати гвардейских автоматов с расстояния в пятнадцать-двадцать метров сделал свое дело. Толь­ко офицер успевает сделать выстрел из парабеллума. Несколько немцев поднимают руки, и мы прекращаем стрелять. Пленных семеро. А по дороге навстречу идут наши танки, Их много". Гул стоит неимоверный. Высунув­шиеся из люков танкисты что-то кричат нам, но ничего не слышно.

Вскоре находим штаб полка, сдаем пленных и, плот­но закусив, ложимся спать.

К вечеру наши танки, обогнув сопку Генеральскую, вышли к реке Петсамойоки, но форсировать ее не смог­ли: мост немцы уничтожили, а разведанного брода для переправы не было. Его-то с наступлением темноты и нашел наш взвод в километре выше по течению. Всю мочь полк переправлялся в район Луостарского аэрод­рома, а мы не смогли удержаться от соблазна посетить высоту, на которой побывали два года назад.

207

Заночевали в домике синоптиков. Утром позавтрака­ли консервами, оставленными бежавшими немцами, и, переправившись через реку, догнали свой полк. •

Весь день занимались тем, что вылавливали немцев, пытавшихся мелкими группами и поодиночке выбраться из окружения. Началась эта охота с курьезного случая. К берегу реки, где мы расположились, прибило боль­шую копну сена. И вдруг совершенно неожиданно коп­на зашевелилась. В одно мгновение подскочили двое самых догадливых разведчиков с автоматами и выковы­ряли из сена здоровенного немца в офицерском ките­ле без погон. Он покорно поднял руки и, по всему было видно, приготовился к смерти.

Фрица подвели к нашему костру, предложили чет­верть кружки спирта и закуску — бутерброд с амери­канским лярдом. Немец обреченно махнул рукой и вы­пил! Видя, что пока его расстреливать не собираются, повеселел и разговорился. Он сказал, что часть его раз­бита, солдаты перестали повиноваться и разбежались. К сожалению, и он, обер-лейтенант германской армии, тоже оказался плохим солдатом, струсил, снял погоны. Он понимает, что война проиграна, и вообще, на месте Гитлера, он бы на Россию не пошел.

Мы отправили «перековавшегося» фашиста в штаб полка и послали патрули вдоль берега реки. Что инте­ресно— ни один из фрицев, выловленных разведчика­ми, не вздумал сопротивляться, и лишь некоторые дела­ли попытку убежать.

Вечером, когда мы, изрядно потрудившись, отдыха­ли, к нашему костру подошли двое офицеров. Одного из них мы узнали сразу. Это был начальник штаба майор Короткое, прозванный в полку Иваном Сусаниным за то, что на марше всегда шел впереди с огромной суко­

2СЗ

ватой палкой в руках. Второй, невысокого роста, коре­настый, с широкими плечами и светлым чубом лейте­нант, был незнаком. Майор объявил, что лейтенант Мо­розов назначен командиром нашего взвода. Прежнего лейтенанта-задаваку, пока я был в госпитале, куда-то перевели. Вскоре начальник штаба ушел, а Морозов расположился у костра. Разговор у нас был длинным, неторопливым и сердечным.

Выросший в семье лесника, Николай Морозов с дет­ства привык к природе, любил лес, знал повадки зверя, был хорошим охотником. Но самым замечательным у лейтенанта, как оказалось после, был его спокойный характер. Он никогда не кричал на разведчиков, никог­да не высказывал своего недовольства в грубой форме и умел, не обижая человека, так высмеять перед всеми тот или иной проступок, что провинившийся долго по­мнил об этом и старался изо всех сил не попасть в по­добное положение.