разведка - ИВАН БОРОДУЛИН

Письмо принесло с собой тепло наших северных землянок, улыбки и голоса друзей. Оно обрадовало нас и в то же время заставило сладко сжаться сердце. Та­кое бывает, когда человек вспоминает лучшее, самое сокровенное, что было в прошлом. Спасибо вам, доро­гие. Мы вернемся, мы не имеем права не вернуться.

Еще несколько дней прошло в приготовлениях, и вот мы все трое в поезде Москва — Ярославль. Вагон пере­полнен. Едва нашли место. В общем купе, куда мы при­строили единственный чемодан, сидит стайка девчат. Знакомимся. Все они из какого-то училища и коренные москвички. Едут к родителям в Ярославль, куда в то вре­мя были эвакуированы многие государственные учреж­дения столицы. Поезд шел медленно, часами простаивал ка маленьких пустынных станциях, пропуская воинские

134

эшелоны. От нечего делать мы с девчатами почти всю дорогу резались в подкидного. В качестве стола для карт одна из девушек приспособила наш чемодан, чем г разу испортила нам настроение. Мы все время боя­лись, что чемодан ненароком соскользнет с колен и от­кроется. Тогда быть беде — пассажиры неминуемо при­мут нас за фашистов-диверсантов — ведь в чемодане лежали новенькие немецкие парабеллумы и черная офи­церская форма войск СС. За сутки пути нам так и не удалось сомкнуть глаз.

В Ярославль прибыли в полдень и прямо с вокзала поехали в городскую комендатуру. Там о нас знали и сразу же отправили в гостиницу. Утром следующего дня мы уже тряслись на грузовике по левому берегу Волги.

День стоял морозный, яркий снег искрился в лучах солнца и слепил глаза. Грузовик бежал по хорошо ука-I анной дороге легко и быстро.

В кузове кроме нас троих находились еще четверо: капитан-артиллерист, возвращавшийся в свою часть пос­ле госпиталя, два солдата и молоденькая медицинская < естра. Все они сидели спиной к кабине, спрятав лица от встречного ветра и подняв воротники шинелей. Мы же, поддерживая друг друга, стояли во весь рост и мужест­венно глядели вперед. Морозный встречный ветер жег лоб, щеки, подбородок, выдавливал из глаз слезы. Мед-( естра строго заметила, что смотреть на ветер нельзя, надует в глаза и будет больно.

Но мы отшучивались и даже пытались доказать, чго »то нам полезно. Если бы сестричка знала причину наше­го «отважного» поведения! Нет, не бравада, не жело-ние показать хорошенькой женщине свою волю и вы­носливость заставляли нас «плакать» на бешеном ветру.

С какой бы радостью мы присели, отвернулись и спря­тали головы в шинели! Но ведь немецкие офицеры, при­бывшие с острова Крит, должны иметь загорелую, смуглую кожу, а мы были бледнолицы, как грибы-шам­пиньоны. И грузовик-то мы выбрали для того, чтоб в пути обветрить и провялить наши лица до менее по­дозрительного цвета. Много раз мы останавливались, чтобы подышать, размять затекшие ноги, иногда в по­путной деревне удавалось согреться за самоваром. В одной из деревушек мы постучались в первый же по­павшийся дом и спросили у открывшей двери молодой хозяйки, не угостит ли она чайком озябших путешест­венников. Женщина улыбнулась открыто, весело и при­гласила в дом.

В избе на русской печи лежала маленькая седая ста­рушка. Молодая хозяйка стала на лавку, и мы услышали шепот:

— Маманя, люди тут с дороги. Обогреться просят.

Самовар, что ль, поставить?

— Ставь, а я в погреб спущусь.

Через полчаса мы сидели за пыхтящим самоваром, хрустели солеными огурцами и квашеной капустой, а старушка, жалостливо поглядывая на нас, то и дело просила «не отказать» и «откушать». К концу чаепития, ксгда мы оттаяли и насытились, завязался разговор. Ста­рушка объявила, что нынче ей бог послал праздник — оба сына, как сговорились, с фронта письма прислали. Бог их миловал — пока живы и здоровы.

Старушка без умолку рассказывала о своем житье-бытье— «до войны, милые, разве так жили?»; о колхоз­ных делах—«скотина-то у них страсть как отощала, ка­кая из соломы еда»; о своей красивой невестке — «она мне эаместо дочери родной».

1М

И вдруг эта старая добрая женщина, у которой, ка­залось, вся жизнь-то от стола до печки, сказала:

— Люди вы, гляжу, военные, грамотные. Скажите мне, сынки, доколе же вы отодвигаться-то будете? Сколько же солдат у бусурмана проклятущего Гитлеря-ки, коль их кажинный день сон по радио тыщами кла-лут?

И пока мы мялись, подыскивая слова, чтобы отве­тить старушке, та вздохнула и убежденно произнесла:

— Видно, наши генералы поля большого никак не найдут. Вот как найдут, и тогда войне полный конец.