Михаил Берг - Момемуры

Это предупреждение, надеюсь, поможет читателю избежать «комплекса жителя Любека», воспринимающего роман Т. Манна «Будденброки» исключительно как свидетельские показания и опознающего себя и своих близких в качестве прототипов романных персонажей. Попробуем, по крайней мере, в этих комментариях забыть о слове прототип и заменить его менее привычным словом провокатив. Некий реальный персонаж, допустим, итальянский писатель Итало Кальвино, является словесным провокативом героя «Момемуров» Вико Кальвино в том случае, если автор заимствовал у провокатива имя и передал его герою. Реальный персонаж, допустим, ленинградский поэт Виктор Кривулин, является реальным провокативом героя «Момемуров» Вико Кальвино в том случае, если по сообщающимся в книге сведениям удаётся так или иначе соотнести Вико Кальвино с Виктором Кривулиным. Только это, и ничего больше (но и не меньше).

Провокатив позволяет читать «Момемуры» как художественное произведение, нимало не задумываясь на тему, «кто есть кто», тем более что для этого в книге есть комментарии. Реальным людям, так или иначе оказавшимся среди «момемурных» провокативов, они помогают избежать упомянутого «комплекса жителя Любека» и не заботиться об «исправлении имён», то есть избавляют читателя от соблазна уличать автора романа в слабом владении биографическим материалом, упрекать его за карикатуры вместо медальонов и т. п. Повторяю ещё раз – если у читателя всё-таки возникнет такого рода отношение к автору, он должен вспомнить, что перед ним фикция, а не история, даже если многое в этой фикции выглядит историей, даже если сам автор будет уверять читателей в том, что написал «Момемуры» как историю. Речь в данном случае идёт не о карикатуре, преувеличивающей существенные черты прототипа и позволяющей увидеть прототип «точнее», чем, допустим, натуралистический фотопортрет, а о фикции, вызванной к жизни провокативом, а зачастую способной обойтись и без него, довольствуясь авторским воображением.

Конечно, сказанное мной – крайность, и вряд ли все читатели согласятся с моим радикальным суждением насчёт того, что герои «Момемуров» – не портреты и даже не карикатуры, и, тем не менее, реальным провокативам моё предупреждение поможет с большей лёгкостью проглотить изображение, которое они готовы были счесть за свой портрет, а то и за оскорбительную карикатуру и подать на автора в суд за причинённый им моральный ущерб. Конечно, богемно-литературная среда, описанная М. Бергом (использованная им в качестве провокатива!), в любые времена, включая брежневские, – явление в меру монструозное, но сейчас меня интересует не эта особенность богемы (обычная тема для газетных сплетен и пересудов), а творческая свобода писателя, позволяющая ему делать то, что ему, писателю, хочется делать: например, воспринимать прообраз как провокатив и карикатуризировать его не по существенным, а по второстепенным, а то и отсутствующим чертам. Дело здесь, полагаю, не в карикатуре или гротеске, а в авторском демиургизме. Писатель вовсе не обязан говорить читателю правду, равно как и признаваться ему в том, что говорит неправду. Избегая контроля со стороны читателя-соглядатая, он пишет свой текст по произвольно сочиняемым и произвольно изменяемым правилам.

В комментариях я иногда прибегаю к нескольким сочинённым мною понятиям:

Кентавр — равное использование двух провокативов для одного книжного явления (героя и пр.).

Химера – то же самое, когда провокативов больше двух.

Вкрапление – кентавр с незначительным весом одного из провокативов.

Инкрустация (фейерверк) – то же самое, когда провокативов больше двух.

Рокировка – подмена одного провокатива другим.

Борис Останин

Общие замечания и сокращения

Нижеследующий комментарий включает текстологический, исторический, литературоведческий комментарий и комментарий к именам и названиям. В основе текстологического комментария лежит сравнительный анализ текстов трех вариантов романа «Момемуры» — первой самиздатской редакции 1983-1984 гг, второй самиздатской редакции 1984 и редакции 1993-1994 гг. Так как эти редакции отличаются существенной правкой, менее объемной во второй самиздатской редакции и куда более значительной при подготовке автором публикации романа в «Вестнике новой литературы», мы не имели возможность отметить все исправления и изменения, в основном, фиксируя лишь ту правку, которая представляется характерной и соответствует определенной тенденции при создании новой версии романа. Еще более кратким оказался литературоведческий комментарий, который, по большей мере, свелся к выявлению тех возможных интерпретаций этого произведений, которые возникают сегодня, более чем 20 спустя его появления в самиздате. Исторический комментарий дополнил созданный ранее комментарий Б. Останина чуть в большей степени, нежели его же комментарий к именам и названиям.