Holly Black - Black Heart

Двери лифта открываются, и мы оказываемся в просторной комнате с белыми стенами и черно-белым мраморным полом; потолок, вроде как в марокканском стиле, по крайней мере в восемнадцати футах над головой. Ковра нет, и потому, наши шаги отзываются громким эхом, пока мы идем к горящему камину, расположенному у противоположной стены; по обе стороны камина стоят диваны, на них сидят два человека, скрытые в полумраке. Из трех огромных окон открывается вид на вечерний Центральный парк – островок почти полной темноты посреди окружающего нас лучезарного города.

Мама сидит на одном из диванов. В руке она держит бокал с янтарного цвета напитком; на ней тонкое белое платье, которого я еще не видел. Дорогое на вид. Жду, что она сейчас вскочит, будет как всегда импульсивна, но улыбка, которой она меня одаривает, настолько сдержанна, что даже страшно.

И все же я так рад, что у меня ноги подкашиваются:

Ты жива.

Добро пожаловать, Кассель,

говорит Захаров. Он стоит возле камина; когда мы приближаемся, он подходит к Лиле и целует ее в лоб. Он скорее похож на владельца какого-то дворянского поместья, чем на криминального авторитета в манхэттенских апартаментах.

Склоняю голову – надеюсь, сойдет за почтительный кивок:

Отличная квартирка.

Захаров улыбается, словно акула. В отблесках огня в очаге его седые волосы кажутся золотыми. Золотыми кажутся даже зубы – что заставляет меня, поежившись, вспомнить о Гейдже и о пистолете, примотанном скотчем к задней стенке моего шкафа. – Лила, можешь идти к себе и делать уроки.

Лила легонько прикасается к своему горлу – пальцы скользят вдоль отметин, которые она приняла, которые сделали ее полноправным членом криминальной семьи, а не просто дочерью Захарова – каждая черточка ее лица дышит яростью. Но Захаров и бровью не ведет. Уверен, он сам не понимает, что только что спровадил ее, словно ребенка.

Мама откашливается:

Если можно, Иван, я бы хотела переговорить с Касселем наедине.

Захаров кивает.

Мама встает и подходит ко мне. Сцепив руки, мы идем по коридору к просторной кухне – полы здесь из черного дерева, а посредине расположен кухонный стол из ярко-зеленого камня – судя по виду, возможно, из малахита. Я сажусь на барный стул, а мама ставит на конфорку прозрачный стеклянный чайник. Даже удивительно: похоже, она неплохо освоилась в квартире Захарова.

Хочется схватить ее за руку, чтоб удостовериться в том, что она настоящая, но мама не останавливается ни на минуту и вроде как не замечает меня.

Мам,

говорю я. – Я так рад, что ты… но почему же ты даже не позвонила или…

Я совершила большую ошибку,

говорит мама. – Огромную. – Она достает сигарету из серебряного портсигара, но вместо того, чтоб закурить, кладет на стол. Впервые вижу ее настолько встревоженной. – Мне нужна твоя помощь, милый.

Тут же вспоминаю Мину Лэндж. – Мы так волновались,

говорю я. – Несколько недель от тебя ни слуху ни духу, и во всех новостях о тебе говорили, знаешь ведь? Паттон требует твою голову.

Мы? – С улыбкой, спрашивает мама.

Я. Баррон. Дед.

Хорошо, что вы с братом снова сблизились,

говорит мама. – Мои мальчики.

Мам, тебя по всем новостным каналам показывают. Честно. Копы повсюду разыскивают тебя.

Она качает головой, отмахиваясь от моих слов. – Когда я вышла из тюрьмы, мне хотелось поскорее раздобыть денег. Там, милый мой, было несладко. Я все время думала или о подаче апелляции или о том, что стану делать, когда выйду. Можно было попросить вернуть мне несколько должков, да и кое-что на черный день отложить успела.

Например? – Спрашиваю я.

Она понижает голос:

Алмаз «Воскресение».

Я видел этот камень на ее пальце. Она надела его лишь раз, на обед после смерти Филипа. У камня весьма необычная окраска – он похож на каплю крови, упавшую в лужицу воды. Но даже видя его тогда, я решил, что, наверное, ошибся, что-то недопонял, потому что хотя Захаров и закалывал галстук булавкой с фальшивым бриллиантом, это вовсе не значило, что он потерял настоящий. И уж точно не значило, что камень у моей матери.

Ты его украла? – Одними губами выговариваю я, показывая на соседнюю комнату. – У него?

Давным-давно,

отвечает мама.

Невероятно – она с такой легкостью об этом говорит! Предпочитаю не повышать голос:

Когда трахалась с ним?

Кажется, мне в кои-то веки удалось ее потрясти. – Я…,

начинает она.

Я нашел снимок,

говорю я. – Когда делал уборку в старом доме. У типа, который фотографировал, был тот самый перстень, который я видел на пальце Захарова – тоже на фотографии, у деда. Тогда я сомневался, но теперь уверен.