Ника Батхен - Дары Кандары

– Какая гнусность! – голос мужчины становился все громче, заполняя собой пространство. – Словно

старец явился подсматривать за Сусанной, бездельник! Как ты посмел осквернить мой очаг! Я пожалуюсь

Папе!

…Старый Санти давно умер… некстати подумалось Франческо. И тут он вспомнил, что художник –

любимец и друг Льва Х Медичи. Нынешний Папа отличался суровостью, поговаривали, будто не одного

охотника до чужих жен по приказу Его Святейшества… Только не это!!! Просить пощады? Драться? Что

делать?!!

– Вон!!! – Голос художника грянул набатом, Франческо чуть не упал от неожиданности. – Вон

отсюда, распутник, блудник вавилонский! Убью! Вон!!!

Ученики расступились. Санти пошел на поэта, выставив вперед посох. Загоревшись надеждой,

Франческо сделал кульбит, проскочил под карающей палкой и рванулся на улицу – аж в ушах засвистело от

ветра. Он мчался по узкой улочке так, словно за ним гнались художник с учениками, призрак старого Санти

и Папа Римский в придачу.

Франческо Берни и вправду стал одним из лучших поэтов своего времени. Он прославился пьесами,

капитолями и бурлесками, был ехиден, злоязычен и беспощаден. Играючи, с блеском писал о налогах, чуме

и холере, желатине, угрях и прыщах на сиятельных ягодицах. И никогда в жизни ни одной строчки больше

не посвятил любви.

* * *

…Стоило хлопнуть калитке – мастерскую заполнил хохот. Мессер Санти смеялся светло и звонко,

ученики от потехи катались по полу, даже младенец, призванный изображать ангелочка, заливался, разевая

прелестный ротик. Озорница-служанка кружилась по мастерской, хлопая в ладоши – ей понравилась эта

шутка. Наконец недотепа Джулио опрокинул старинный кувшин и веселье унялось потихоньку. Художник

утер раскрасневшееся лицо и кивнул:

– За работу, дети мои, солнце не ждет!

И мгновенно хаос потехи обратился муравейником дельных хлопот. Два этажа дома заполнились

топотом и голосами. Кто-то растирал краски, кто-то грунтовал и пропитывал маслом холсты. Старшие

возились с подмалевками, Джулио уже доверяли рисовать ангелочков и прописывать драпировки. Сам

художник работал в большом зале – том самом, со стеной, занавешенной голубой тканью. Сперва он сделал

несколько набросков итальянским свинцовым карандашом. Малышу дали яблоки, сливы и позволили играть

на полу сколько хочется, а мессер Санти наблюдал за ним и отбрасывал на бумагу то движение пухлой

ножки, то улыбку, то завитки кудрей. Наконец ребенок устал, закапризничал и служанки унесли его в

женский покой. И пришла Форнарина. Спокойно, привычно встала в солнечный круг, развязала пояс серого

платья, чтобы ткань опустилась волнами, распустила тяжелые косы… Художник смотрел в восхищении на

текучесть движений любимых рук, на чуть заметные тени у черных глаз, на осколки смешинок, все еще

скрытые в уголках губ. Октябрьское солнце пронизало светом волосы Форнарины, переплело их золотыми

нитями. Она взглянула в глаза мессеру – и засветилась потаенной улыбкой счастливой женщины.

– Кем мне стать для тебя сегодня?

Художник хлопнул в ладоши. Тут же Лодовико и Пьетро внесли палитру и холст, натянутый на

мольберт. Мессер Санти обошел кругом женщину, снял сандалии с маленьких ног, разложил ей по-новому

складки платья и забросил за плечи тяжелые волосы. Потом вернулся к мольберту.

– Ты прекрасна, радость моя. Вообрази – ты ступаешь по облакам…

Остров Рай

…В ночь перед бурею на мачте

Горят святого Эльма свечки…

Б. Окуджава

Капитан Бельяфлорес спал дурно. И немудрено – намедни, в дорогом кабаке, он поссорился из-за

девчонки с капитаном Синяя Борода и прилюдно набил ему морду. И не убил… Синяя Борода бы может и

оценил благородство поступка по давней дружбе, но вот старший его брательник, капитан Черная Борода

очень трепетно относился к семейной чести. Старый дьявол вознамерился мстить. А куда пирату бежать с

Тортуги? В синем море волны хлещут, а по ним катаются англичане. И у каждого фрегата по тридцать

пушек. Вот и спал Бельяфлорес дурно, метался по койке, хрипел и вздрагивал. Ему снился красноносый

бейлиф, который явился забирать малыша Джонни в работный дом из уютного подвала, заставленного

бочками с соленой треской. Именно там будущий капитан впервые начал мечтать о море… Но бейлиф был

жесток – он тряс мальчика за плечо жесткими пальцами и орал в ухо: