Николай Усков - Существует ли русская нация и почему Россия отстала от Европы

Но даже с той очень скромной частью наследия Византии, которую Русь пожелала перенести в свои леса, она обошлась довольно небрежно. Поэтому шоком, потрясшим сами основы государства, стала для России XVII века новая встреча с греческим наследием, а именно инициированное в 1654 году патриархом Никоном исправление и переиздание русских церковных книг в соответствии с греческими образцами. Драматизм борьбы вокруг мелочных деталей религиозного быта вроде двуеперстия, начертания имени Исус или служения литургии на семи, а не на пяти просфорах, свидетельствует об отсутствии сколько-нибудь постоянной коммуникации между греками и их мнимыми наследниками в России на протяжении многих столетий. Иначе бы различия не накопились бы в таком количестве и не вызвали бы у массы населения ощущения отнятия веры и последних времен. Раскол обнажил отсутствие постоянной полноводной связи Руси с греческой культурой, так же как провальная Крымская война середины XIX века даст подлинную оценку глубине российской европеизации. «Кирилл и Мефодий», неизвестный автор Конец самодовольной Руси

Итак, Русь находилась вне западной pax romana и при этом имела лишь очень слабое отношение к византийской цивилизации. Византийское семя было брошено в землю, но дало малые всходы. С этим семенем великой религии на Русь не пришла вся богатейшая агрикультура Восточного Рима. Что выросло, то выросло под скупым северным солнцем, да на бедных наших почвах. Русь была предоставлена сама себе, точнее, своей участи. Распластанная на огромных просторах и беззащитная перед яростью степного кочевника, она, кажется, тонет в первобытном невежестве, но кое-где вдруг блеснет нечаянной красотой своей самобытности.

Стоит, наверное, только удивляться, что русская иконопись достигла такого чувства умиротворения и гармонии, какую мы знаем по доскам и фрескам Андрея Рублева, такой домашней теплоты и сердечности, как у Дионисия, такой раблезианской радости жизни, любования ее красотой и узорочьем, как в «строгановских письмах». Каким бы неучем Иван Грозный не выглядел на фоне европейского XVI века, он, наверное, первым явил пластику и сочность русского языка, которые ни на секунду не заставят пожалеть о том, что Русь не выбрала греческий. Даже наша древняя архитектура, в силу инженерных сложностей менее самостоятельная, чем иконопись или литература, оставила несколько выдающихся образцов абсолютно самобытного гения. Быть может, собор Василия Блаженного и получился таким многохрамным только потому, что русские не знали, как строить большой купол и нагромоздили много маленьких церквей, соединив их лестницами и переходами, но эта банка с малиновым вареньем, увенчанная горкой зефиров, безусловно является феноменальным шедевром мировой архитектуры.

И тем не менее русские в XVII веке «теряют», по выражению Ключевского, «прежнее свое самодовольство», то есть больше собою не довольствуются и смутно осознают, что живут сильно хуже, чем соседние народы. Толчком, выбившим наш народ из его привычного жития-бытия, стала, конечно, Смута, которая едва не привела на московский престол поляка, и как всякая развилка, трудный, но сознательный выбор пути, заставила критически взглянуть на состояние отечественных дел. Павел Чистяков «Патриарх Гермоген отказывает подписывать полякам грамоту», 1860

Кажется, первым нашим русофобом можно считать князя Хворостинина, который уже при царе Михаиле Федоровиче жалуется, что «в Москве людей нет, все люд глупый, жить не с кем, сеют землю рожью, а живут все ложью». Его современник дьяк Иван Тимофеев пишет: «Мы друг от друга в любовном союзе расходимся, каждый поворачивается к другому спиной — одни к востоку зрят, другие же к западу». Дьяк был неточен. На востоке России лежала огромная, почти дикая Сибирь. Не на Китай же тогда смотрели в самом деле. Оппоненты западников зрили в себя, в отеческую старину. С этого времени, с 20-х годов XVII века, начинается у нас раскол на западников и славянофилов, или националистов.

Выбор Запада был закономерен как в силу торговых связей, прежде всего с Англией и Голландией, так и внешнеполитических задач. В войнах с Польшей и Швецией, составляющих часть XVI и почти весь XVII век, Россия сталкивалась с относительно развитой европейской культурой и вынуждена была приглашать в Москву европейских военных специалистов, чтобы формировать «полки нового строя», начиная уже с 1630 года. Характерно, что Россия, потенциально обладавшая огромными запасами руды не только на Урале и в Сибири, но и в центральной России, была вынуждена покупать тысячи пудов железа, оружие, причем не только огнестрельное, но и холодное, и даже порох за границей, причем часто у своего врага — Швеции. Неинновационная или «бесхитростная» экономика делала это неизбежным, а неограниченность ресурсов — возможным.