Юна - ВЫСМАТРИВАТЕЛЬ file

Это был январь, и я исходил его вдоль и поперек, этот январь, но там, где заканчивалась «р», я остановился, и она стояла там, на переходе к мягкому знаку: варварски красивая, она стояла и ловила машины, вытянув руки, она вела себя как демон, была растрёпанная и жадная до будущего – так мне показалось (это было ошибочное впечатление). И я растерялся, но подошёл, прямо растерянным и подошёл, потому что всегда интересовался знаками, особенно теми, которые изменяли значение предыдущей буквы, ведь сам я вышел из января, но мыслился ближе к конкретной «р», не то, что она – мимо материи, как чистый знак, который сам по себе не напишется. И ты не можешь даже прочитать это – «ь», как это прочитать? Вот такая она была, и я спросил:

– Вы не хотели бы научиться водить? Там будут неплохие хороводы. Сегодня, около центрального дерева. Пойдёте со мной водить?

– Там будут хороводы? – переспросила она.

– Около центрального дерева.

– Я с ними говорю…

– С кем?

– С деревьями. Мне кажется, что это аннотация к миру. А вы читаете по деревьям?

– Никогда не читал.

– Но если хотите…

И мы сделали всё, о чём говорили: читали по деревьям, водили хороводы, а вечером пошли в кинотеатр на специальный сеанс с присутствием мечты. Это был день, обросший приключениями, лохматый, высоченный, полурастительный, полубешеный. А потом мы стояли около её дома, стояли, как в золотой раме ожидания, – и я увидел в её мыслях какой-то зародыш, формирующееся слово. Это был зародыш, но я сразу не понял, что это может обозначать, я думал, что понравился ей, думал, что она хотела бы сказать: ты понравился, так я не понял и отпустил её, с вот этим зародышем…

В следующий раз мы встретились на показе. Она вошла туда – лёгкая, с открытым лицом, и я сразу же потянулся, чтобы дотронуться до неё, я хотел подойти, но куда-то выкинул свои ноги, я хотел обнять её, но кто-то нарезал мои руки и съел их. Я сидел перед ней, избитый дрожью ощущений. Я осознавал себя предчувствующим – до тех пор, пока не выбрался к настоящему времени, и там я нашёл себя сидящим среди зрителей, и передо мной была ибога. Я приблизился и как бы вдохнул её, но выдыхал уже собой.

Не знаю, что двигало мной, но каждый день я появлялся в её голове. Вначале предупреждал, говорил: ибога, нынче я зайду к тебе (в голову), и чтобы она могла подготовиться, или использовал сюрприз, просто жил из неё, как на обитаемом острове я один, и это было лучшее время из возможных.

Она читала по деревьям, разговаривала с деревьями, и это наложило свой отпечаток –страх перед трещинами любых видов, как будто она ходила в лес, чтобы пересиливать себя, и все эти огромные деревья. Люди оглянулись, а деревья корявые стоят, и это ствол от внешнего мира, так она говорила, и я многого не понимал из её речей. Я видел, что она отличается от других, но сути пока не уловил и только подступался, вслушивался в её слова. Так она однажды сказала: я не чувствую себя, человек должен ощущать всё-вокругное через себя, а я вывалилась, и надо было сразу же уходить… Но я почему-то остался.

Какие слова ей говорить? Такие слова, которых я не знал, но мне хотелось чем-то наполнить её, и как-то я начал про эту чёртову красоту, я сказал, что она очень красивая, а ибога спросила, что это значит, и я сказал: у тебя такое лицо, что хочется всё время на него смотреть, и никогда не получится высмотреть. Кто-то выделяет красоту как слюну – это в порядке событий, но эта девушка была из разряда шмелиных: маленькая красота, избирательно обаятельная – не для всех. Волосы, переходящие в реальность, красота как обозначение временности...

Так я говорил, и она трогала себя за лицо, руками рассматривала свои глаза и нос, прикладывала мои руки. Я красивая? – переспрашивала она. Ты очень красивая. И она улыбалась, и что-то происходило у неё в голове – она запоминала себя красивой, и я думал, что это хорошее начало и что она научится приходить в себя.

И она потихоньку начала, как по стеночке шла, – первые шаги, так робко приходила в себя, и я держал её за руку, горячее жгло, мокрое или сухое, но я держал, перебирал её пальцы; под ногтями у неё была эта старинная розовая прослойка минувших эпох, кожа с чёткими рисунками, и линии все на месте – я проверял, хоть сейчас уже вписывай, это главные две строки на ладони – для имени и призвания, и почему их никто не заполняет? Я хотел ей написать, но что было писать? Ибога – модель человека, такое я не мог написать, и надо было продолжать наши поиски.