Андрей Посняков - Царьград. Гексалогия

Народу в указанной стражником стороне собралось человек двадцать. Самого различного вида – от астеничных юнцов до убеленных сединами аксакалов.

Подойдя ближе, Алексей вежливо поклонился и поприветствовал коллег, на что те отреагировали по‑разному: кто кивнул, кто скептически усмехнулся, а кто и вовсе, отвернувшись, посмотрел в противоположную сторону.

Высоко в небе жарко сияло солнце, а здесь, под растянутым на высоте стен балдахином, царствовала приятная прохлада. Да и вообще, долго ждать не пришлось – рядом, на крыльце (не таком уж с виду и парадном, скорее даже – черном) вскоре показался какой‑то важный толстяк в пестром тюрбане, не иначе как какой‑нибудь визирь. Поэты поспешно приветствовали его почтительными и частыми поклонами – тут уж старались все, никто не игнорировал.

– Заходите, – почему‑то вздохнув, позвал толстяк и, махнув рукой, скрылся за дверью, куда тотчас же хлынула вся собравшаяся компания, не исключая, естественно, и «великого поэта Новруза».

Все они оказались в длинной полутемной зале с витыми колоннами и расписанным арабесками потолком. Посередине залы бил полукруглый фонтан из розового мрамора, далее, у самой стены, на возвышении под зеленым шелковым балдахином стояло позолоченное кресло, по всей видимости, предназначенное для самого падишаха.

– Великий из величайших скоро снизойдет к вам, – усмехнувшись, пояснил толстяк. – Ждите!

И исчез, нырнув за портьеру, откуда тотчас же показался писец с бумажным свитком, гусиным пером и чернильницей – такой же важный, как и визирь, только не толстый, а, наоборот, тощий, как щепка. Живенько проведя перекличку, писец вписал в свиток недостающих в списке гостей – «великого поэта Новруза» и «прославленного сказителя Агабея‑кызы» – сутулого мрачноватого парня – после чего тоже исчез, и долгое время в залу вообще никто не заглядывал, если не считать пары вооруженных короткими копьями стражников, пристально следивших за порядком.

От нечего делать протокуратор вместе со всеми послонялся у фонтана, а затем отошел в сторонку, к колоннам, и принялся наблюдать. Нет, не за поэтическим сообществом – за портьерами. Какие‑то странные здесь оказались портьеры – шевелящиеся! Вот одна дернулась, вот другая… А вот на мгновенье явилась рука! Тонкая, девичья, с длинными ногтями…

Тут как раз у фонтана возник обычный меж поэтами спор – кто из них главнее и величавее, спор – как это и принято у людей творческих – почти мгновенно перешел в драку, в которую с плохо скрытой радостью и вмешались ошалевшие от безделья стражи.

– Я, Халим из Ширвана, даже не слышал о тебе, хамаданец!

– Ха?! Халим из Ширвана? Нет, вы слыхали? Кто такой этот Халим? Тьфу!

– Ах ты, пес! Осмелился плевать во дворце падишаха?!

– Я плюнул не на пол, а на тебя, безродная ширванская собачина!

– Гнусный шакал!

– Подлое отродье крокодила!

– Желчный вислозадый ифрит!

Алексей завистливо закусил губу – молодцы, молодцы, ничего не скажешь! Ишь, какие цветистые эпитеты используют в ругани – сразу видно, поэты! Ругаться умеют… А вот драться, кажется, нет! Нет, ну кто так бьет? А в волосы‑то зачем вцепляться? Бабы вы, что ли?

– Врежь, врежь ему, хамаданец! – столпившись у фонтана, азартно подбадривали остальные.

– Не поддавайся, Халим!

И тут уж понеслось… Все рванулись. Орали, размахивали кулаками, ругались. Кто‑то кого‑то пинал, кого‑то топили в фонтане… Бедные стражники! Хорошо хоть во дворец падишаха как‑то не принято было являться с оружием. Не так поняли бы. Враз бы оттяпали головенку.

Воспользовавшись суматохой, Алексей быстро нырнул за портьеру… оказавшись в просторной тенистой нише, в которой сейчас явно находился не он один! Ну ясно не один – иначе зачем же руке манить?

– Кто здесь?! – послышался громкий вскрик.

Ого! А голос‑то женский или девичий. Неужто – какая‑нибудь любопытница из гарема?! Любительница поэзии, мать ити…

– Я – великий поэт Новруз, автор многих стихов и гимнов, – вальяжно заявил протокуратор, разглядев наконец закутанную в длинную вуаль женскую фигуру. – О, очей моих звезда, гляжу в тебя с томленьем неги!

Эту фразу молодой человек старательно заучил заранее, как Остап Бендер – «е‑2 – е‑4». Фраза явно произвела впечатление – незнакомка вовсе не бросилась прочь, не завизжала, а внимала «великому поэту» с явной благосклонностью.

– Новруз… – Какой обворожительный голосок оказался у этой феи! Звонкий, журчащий… словно ручеек. – Признаюсь, я не слышала о тебе…