Андрей Посняков - Царьград. Гексалогия

Они проговорили до утра. А потом решили собрать всех, кого бы волновала дальнейшая судьба умирающей империи, точнее, оставшегося осколка. Собрать… Нет, собирать постоянно! Собирать, чтобы выработать наконец план спасения… пусть даже, на первый взгляд, и не реальный.

Сам Филимон, Алексей, Марика, доместик схол Запада – умный моложавый мужчина – даже кардинал Исидор – ренегат! – и тот тайно приехал из Рима. Его встречал представитель церкви – отец Георгий Кардай, старый приятель протокуратора. Государственные мужи, прелаты, просто неравнодушные люди… И большой неожиданностью оказалось вдруг появление в этом кругу представителя крупного частного капитала, причем весьма одиозного. Алос Навкратос!!! Вот уж кого не ждали! По местным меркам, это был самый настоящий олигарх! Транспортная контора, портовые склады, целая флотилия судов. А еще – доходные дома, подряды на ремонт дорог и храмов, и связи, связи, связи… В том числе – и совместные коммерческие дела с турками! Алексей даже подозревал, что и не только коммерческие.

Господин Навкратос лично явился на одно из заседаний «клуба» – так именовал собрание Алексей. Просто приехал, выбрался из коляски и, взглянув на стражу, приказал доложить.

– Алос Навкратос? – Филимон вскинул брови. – Что ж, пусть войдет. Интересно только, зачем его принесло? И как, черт побери, узнал?

– Не спрашивайте, как я узнал о вас, – чуть поклонившись, олигарх скромно уселся на скамью рядом с Марикой. – Достаточно того, что знаю. Знаю – кто вы и зачем собираетесь. Хочу присоединиться к вам! Да‑да! Конечно, вы можете мне не верить, но… Я тут немного посчитал, подумал… и пришел к выводу, что с падением Константинополя я слишком много теряю. Теряю не только и не столько в деньгах – это уж можно было и пережить, нет – теряю в свободе. Быть подручным султана, пусть даже одним из самых богатых и важных – нет уж, это не по мне. Я давно уже не хочу быть чьим‑то подручным, действовать с оглядкой, не сам по себе. Да, я могу уехать – в Геную или Венецию или еще бог знает куда. Не сомневаюсь, что смогу найти применение своим силам и там. Но! Я там буду чужим. Чужим – всегда. Константинополь – мой родной город, и я намерен хоть что‑нибудь для него сделать, вне зависимости от того, поверите вы мне или нет.

Такая вот была речь. Искренняя или нет – бог весть. Впрочем, свое собственное положение в случае гибели империи господин Навкратос рассчитал точно.

– Что ж, голосуем! – на правах секретаря предложил протокуратор, давно уже узурпировавший в «клубе» всю формальную сторону дела. – Кто «за», кто «против»? Кто воздержался? Поздравляю, вы приняты в клуб!

Честно сказать, с появлением Навкратоса дела пошли куда как быстрее – появились материальные средства, и средства немалые. К тому же у олигарха повсюду имелись свои верные люди, в первую голову, из числа торгово‑ремесленных кругов – было через кого проводить рассчитанную участниками заседаний политику. Кстати, подобные люди имелись и у служителя церкви – отца Георгия, правда, он пока не называл вслух верных священников, но дал понять, что таковые имелись.

– Они тоже против унии? – пытливо взглянув на коллегу, усмехнулся кардинал Исидор.

Прелат – бывший греческий священник, и не из последних – вынужден был покинуть родину, ибо считал, что только объединенное христианское воинство способно дать отпор турецкой угрозе. А для этого нужно было признать верховенство папы… чего очень не желали многие.

– Вопрос об унии покуда считаю излишним! – Отец Георгий жестко качнул головой. – Народ не принял ее… Это все уже было. Впрочем, наверное, в будущем можно было бы обещать папе некоторые преференции.

Услыхав про унию, дернулся вдруг высокий человек в черном плаще и черной шелковой маске – странная, надо сказать, фигура, недавно введенная в клуб по инициативе Филимона Гротаса. Он характеризовал нового члена как «одного очень влиятельного чиновника, желающего сохранить инкогнито», и полностью поручился за неофита, которого – в виде исключения – приняли в клуб большинством в один голос. Голос этот, оказавшийся при голосовании решающим, принадлежал Марике, которая сначала воздержалась, а потом все ж таки проголосовала «за».

Вопрос об унии отложили и принялись обсуждать другие неотложные меры, которые, условно говоря, можно было бы разделить на две части: одна – усиливала Византию, другая – ослабляла турок.

По поводу второй части, кстати, особых разногласий не имелось. Силу захватчиков нужно было обратить в их слабость. Султан щедро платит перебежчикам‑ренегатам? Всяким там инженерам, артиллеристам, пушечных дел мастерам? Надо их перехватывать. Сулить больше. Или делать так, чтобы они даже и помыслить себе не могли работать на турок! Например, проклясть. Или – надавить на семью. А вообще, по возможности, разбираться с каждым индивидуально. Хочешь денег? Предложим. Или лишим тех, что дадут турки. Один потеряет заработанное, второй, третий… Остальные призадумаются – стоит ли ехать? Рисковать, зарабатывать… чтобы потом все равно лишиться всего. Не дают творить ортодоксы? Умерить их пыл любыми – даже самыми неприглядными способами. Кстати, это же касалось и людей, открыто агитирующих в пользу турок, между прочим, не последних людей в империи – комеса Луки Нотара и епископа Геннадия, давнего оппонента кардинала Исидора. Нужно было как можно быстрее свести на нет всю их протурецкую активность, пусть даже не столько протурецкую, скорей – антизападную – но, по сути, работающую в пользу турок. Опять же – любым способом, вплоть до физического устранения. Дела уже такие шли – не до гуманизма!