Андрей Посняков - Царьград. Гексалогия

– Пусть! Пусть сильнее грянет буря! – углядев наконец старый пень, радостно закричал Алексей.

Вот, сейчас… Вот, еще чуть‑чуть…

Спрямляя путь, он почти до пояса ухнул в трясину, но выбрался, уцепился за гать – и вот он пень! Родной, близкий… Дверь в свой мир.

В свой? Молодой человек усмехнулся – лучше сказать: в мир, который раньше был своим. Теперь – впрочем, не теперь, а давно уже – для него свой мир – это мир ромеев, империя, Константинополь. А там, в другом, мире, в мире двадцать первого века, имеется свой Алексей Смирнов. Такие вот дела, да‑а‑а…

Затянутое тучею небо с грохотом взорвалось прямо над головою. И сверкающая синяя молния ударила прямо в пень. И все вокруг померкло.

Наконец‑то! Наконец!

Падая в трясину, улыбнулся…

Золотая волюшка

Мне милей всего!

Не хочу я с волюшкой

В свете ничего!

Николай Цыганов

…Протокуратор.

И снова грохотали турецкие бомбарды! И, размахивая саблями, лезли на городские стены янычары султана Мехмеда.

– Алла! Алла!

– С нами Бог и Святая София!

Метнув в янычара дротик, Алексей махнул рукою артиллеристам:

– Огонь! Огонь! Целься в осадную башню!

И взмахнул мечом… И отрубленная пучеглазая голова турка, ухмыляясь, покатилась прямо под ноги. Чего ж она ухмыляется‑то? Протокуратор склонился и в ужасе закричал, узнав в только что отрубленной голове голову своего собственного сына.

– А‑а‑а‑а!!!

Алексей распахнул глаза – он сидел на болотных кочках, обняв обгорелый пень, а вокруг все так же неутомимо поливал дождь, вот только молнии сверкали все реже. Молодой человек потряс головой и улыбнулся: получилось! Черт побери, получилось! Теперь – быстро в Касимовку, к бабке Федотихе, а уж там… А там пусть выручает! В конце концов, золота и драгоценных камней ей можно обещать немерено. Чай, найдутся!

Улыбаясь, Алексей выбрался из болота и, дождавшись под деревьями, пока закончится дождь, зашагал – ориентируясь по выглянувшему солнцу и мху – на север. Где‑то там, не очень далеко, должно быть шоссе.

Ласковое солнышко быстро сушило мокрую землю. Парило, и над окрестностями Черного болота повис искрящийся желтый туман. Радостно защебетали птицы, из тех еще, кто не успел улететь на зиму в более теплые края. Засверкало, заголубело небо, стало тепло, и молодой человек, раздевшись, с наслаждением подставил солнечным лучам плечи, справедливо рассудив, что, прежде чем куда‑то идти, неплохо бы подсушить одежду. Одежду… Вот, кстати, о ней. Штаны… Ладно, штаны еще ничего, пойдут. Рубаха? Рубаха, гм‑гм… тоже, за неимением другой. А вот кафтан придется оставить – слишком уж он вызывающий – небесно‑голубой, с оторванными пуговицами и грязными шелковыми шнурками – канителью.

Так… Заправить рубаху в штаны – вроде и ничего, этакий стиль а ля рюс. Кафтан – черт уж с ним – бросить, сапоги… Черт! Тоже не пойдут – с загнутыми‑то носами. А ведь придется их надевать, не босиком же переться – это еще подозрительней будет выглядеть, и так‑то ни один водила‑лесовозник подбросить не возьмется, а уж босого… Скажут, иди себе, бомжара, куда шел, подвозить тут тебя еще!

Ладно, до Касимовки не столь уж и далеко, запросто можно и пешком вдоль реки дойти. Если рыбаки заметят – в том ничего страшного, сами не лучше одеты – главное, на участкового не нарваться! Тот ведь и узнать может, участковый уполномоченный капитан милиции Иван Иваныч Бобриков – молодой смешливый парень. Смешливый, это да, но ведь и въедливый! Привяжется, не отпустит.

Так что, по здравому размышлению, шоссе отпадает. Только вдоль реки, по рыбачьим тропам.

Рассудив таким образом, Алексей быстро оделся и зашагал вдоль болота – где‑то через полчасика должна была показаться река. И тропинка.

Показалась!

Заблестела, зазолотилась отраженным солнцем реченька‑речка! Вот и тропинка, узенькая, неудобная, тянувшаяся какими‑то колючими, цепляющимися за одежку зарослями. Ничего! Скоро расширится! Сколько отсюда до деревни? Километра четыре? Пять? Да, должно быть где‑то так. Кстати, меньше, чем по дороге.

Жанна из тех королев,

Что любит роскошь и ночь! –

напевая, молодой человек улыбался, время от времени посматривая в высокое голубое небо. Казалось, теперь все будет хорошо. Да по другому просто и не могло быть. Сейчас вот, явится к Федотихе, та ему поможет – ей прямая выгода – отправит обратно… То есть нет, не обратно. Не в тысяча четыреста пятьдесят третий год, а тремя годами раньше. В тот самый вертеп мессира Чезини, где он, Алексей, должен был умереть, но почему‑то не умер. Зато погибли другие!