Андрей Посняков - Царьград. Гексалогия

– Перевернись на живот. Вот так…

Ласковые прикосновения невесомых рук оказались настолько приятными, что юноша невольно ощутил себя наверху блаженства. Такой массаж ему еще никто никогда не делал, вообще не делал… А вот Саида – однако, похоже, она знала толк не только в сексе. Запахло чем‑то чудесным, сладким и пряным, Лешка почувствовал, как в его кожу втирают вкусно пахнущий крем… или, нет – масло. Как в восточной сказке – благовонное масло. Да – «в сказку попал», или, как в прикольном фильме «Борат» – «на трон сел, на трон сел»…

– Перевернись…

Ласковые руки девушки прошлись по груди и бедрам, да так, что юноша сладострастно застонал и, больше не в силах сдерживаться, притянул к себе прекрасную массажистку… Та не сопротивлялась…

– Ты – просто сказка! – отдышавшись, заметил Лешка. – Знаешь, я никогда не думал, что…

– Тсс! – Саида приложила палец к распаленным губам молодого любовника. – Кто‑то идет…

Лешка встрепенулся:

– Влипли!

– О, не волнуйся…

– Саида! – прогрохотал за стеной чей‑то голос.

– Я здесь, повелитель, – поспешно натягивая штаны, отозвалась девушка.

– Ну, как там…

Дальше они говорили по‑татарски, и Лешка ничего не понимал, лишь подспудно чувствовал, что лучше б было сейчас убраться отсюда подальше.

– Вставай, – когда беседа окончилась, обернулась к нему Саида. – Нет, одеваться не надо… Еще кое‑что тебе покажу…

– Как хочешь… А этот твой Фе…

– Да не вспоминай ты его! Подойди‑ка лучше к окну… Повернись… Ага!

Лешку покоробило: показалось вдруг, что Саида смотрит сейчас на него так, как совсем недавно смотрел на свой живой товар толстый людокрад Хаимчи‑бей.

– Хорош! – погладив юношу по плечу, неожиданно улыбнулась прелестница. – Красавец! Ну. – Она торопливо оглянулась. – Пора, идем…

Взяв юношу за руку, она повела его по длинной галерее. Лешке, конечно, не очень‑то нравилось расхаживать черт‑те знает где в чем мать родила, но… Некогда было и противиться! Едва обернулся спросить, как Саида втолкнула его в узкую дверь, ведущую в небольшой зал… полный народу!

Здесь был и «новорусский» торговец Федор, и Терентий с Мишкой, и еще какие‑то люди в чалмах и пестрых тюрбанах, крайне не понравившиеся юноше.

– А, Алексий! – увидев его, осклабился Федор. – Вовремя.

Лешка дернулся было назад – но ощутил кожей холодные острия копий.

– Я полагаю, уважаемый Фариз, этот красивый молодой невольник заставит тебя забыть мой проигрыш!

Терентий и Мишка вдруг крепко ухватили Лешку за руки, а какой‑то худощавый мужик в белом тюрбане и с огненно‑рыжей бородой, подойдя ближе, раскрыл парню рот и долго ощупывал зубы.

– Да, – наконец произнес он. – Я его беру…

Главной добычей крымских татар были пленники…

В. Каргалов. Русь и кочевники

…Якши!

Лешка не помнил, как его выволокли из дома, как заковали в цепи, как бросили в какую‑то жутко скрипящую арбу. Отчаянье било в виски кузнечными молотами, слесарными тисками давило грудь – значит, это все так и есть. Значит, четыреста тридцать девятый… Значит… А эта‑то хороша, Саида… Предательница! Тварь! А, впрочем, он и сам был хорош… польстился… И что теперь? Да не все ли равно… Что будет… Пусть… Чего уж теперь… Пусть…

Апатия овладела Лешкой, ему стало вдруг абсолютно все равно – где он и что с ним. Тысяча четыреста тридцать девятый год? Да и фиг с ним! Жалко, что ли… Он даже брезгливо отверг протянутый кусок лепешки – и в самом деле совсем не хотел есть, ну не было никакого аппетита.

В арбу забрался рыжебородый.

– Если ты не будешь есть, я велю содрать с тебя кожу, – буднично предупредил он, внимательно оглядывая юношу. – Мой друг, московский купец Федор‑сурожанин, заплатил тобой свой старый долг, который я никак не рассчитывал получить. Стало быть – ты мне ничего не стоил. Однако, коль уж ты появился, я намерен этим воспользоваться, пополнив свою казну, иначе говоря – выгодно тебя продать. Ты же, если не будешь питаться, умрешь, тем самым нанеся мне убыток. Но, раз ты все равно умрешь, я должен получить пользу от твоей смерти – то есть жестоко казнить тебя в назиданье другим. Увидев, как ты будешь мучиться и просить смерти, призадумаются многие строптивцы, которых у меня, увы, немало. Я понятно объяснил?

Лешка вздохнул:

– Понятно.

– Так будешь есть?

– Буду.

– Вот и славно, – рыжебородый усмехнулся. – Знай – у Фариза Абдула еще ни один раб не умирал по своей воле. Удивляешься, что не спрашиваю тебя – кто ты?