Алёна Половнева - Хюльдра

Нина попыталась успокоить себя, но вышло плохо: она почувствовала, будто крохотные иголочки заполняют ее солнечное сплетение и больно упираются острыми краями изнутри в живот, пытаясь пробить себе путь наружу. После четырех лет психотерапии, Нина научилась мастерски разбираться в своих чувствах, поэтому сейчас она без труда определила, что она сейчас испытывает.

Зависть.

- Ну и что! – прошептала она, стараясь придать голосу независимые интонации, - волосы у меня такие же красивые, а фигура получше будет. Она же, как желе! Тронешь в одном месте, и оно целиком до утра колыхаться будет! Глаза у меня карие и теплые, а у нее цвета поноса. Мои ресницы – длинные и черные, а у нее их вообще нет. У меня губы узковаты, но в них – моя индивидуальность!

Из тщательно охраняемых психотерапевтическими приемами глубин Нининой памяти вдруг всплыло неожиданное воспоминание. Темно и душно. Свечи. У нее, Нины, неподъемная голова и ватные ноги. Ее тошнит, но она не может облегчиться, лишь давится рвотными спазмами, собственной слюной и какой-то грязью. «Фу», - говорит кто-то из темноты, и Нина понимает, что это «фу» адресовано ей. Она видит Алису, ее слабое беспомощное тело в безжалостных руках. Нина ничем не может ей помочь. Она вообще не может пошевелиться.

Нина помотала головой, возвращаясь в реальность, и, стараясь унять сердцебиение и вернуть к норме дыхание, снова уставилась на себя в стекло.

- Вам что-нибудь принести? – спросила подошедшая официантка, подозрительно вглядываясь ей в лицо. Наверно, приняла ее за сумасшедшую.

- Обезжиренный латте, пожалуйста, - заказала Нина и снова посмотрела на свое отражение.

Что на нее нашло? Помутнение какое-то! Чего она вдруг решила обвинить Алиску? Кому и что она попыталась доказать, пробурчав злые слова о ее внешности? Фу, мерзость! Бабство. Нина всегда подозревала, что в ней тоже это есть.

Чтобы отвлечься от неожиданного открытия, Нина отхлебнула поданного латте и принялась за почту. Первое письмо, под темой «Работа», заставило ее удивленно выпучить глаза.

Здравствуйте, Нина!

Эротический театр ищет режиссёра (сценариста и организатора), а также проводит набор актрис – молодых девушек, свободных духом и телом. Гарантированно высокая оплата труда. Заверяю Вас, что денег хватит на всё: и на жизнь, и на развлечения. Обучение и работа – всё строго конфиденциально. Свободный график.

С уважением, Елена.

Нина с минуту смотрела на письмо, не веря своим глазам. Неужели можно вот так просто взять и пригласить незнакомого человека в проститутки? По электронной почте? Потрясающая прямолинейность и незамутненность!

Нину разобрало любопытство. Она нажала кнопку «Ответить» и быстро напечатала коротенькое послание.

Здравствуйте, Елена. Хотелось бы подробнее узнать, в чем состоит работа и каково будет обучение.

Следующее письмо было от Алиски. В нем – редактура пьесы, которую написала Нина.

- Когда ты еще и работать успеваешь? – шепотом спросила Нина у монитора. Мимоходом ее снова обжег стыд при воспоминании о тех гадостях, которые она нашептывала себе под нос про свою единственную подругу.

Пьеса была про любовь. Естественно, про любовь несчастную, потому что в счастливой Нина не находила ничего увлекательного. Вся пьеса состояла из монологов разной длины, которые главная героиня произносит со сцены, обращаясь к зрителям, как к высшей силе, управляющей миром.

Нина несколько недель размышляла над тем, как замысловато и художественно «убить» героиню в конце. Конечно, грубо сработанный стул, одиноко стоящий на сцене, и большая петля, на которой ей следует повеситься, стали бы идеальными декорациями – пусто, тоскливо и много способов обыграть отчаяние. На стул можно было бы сесть, встать, лечь, закинув ноги на спинку. Его можно оседлать, перевернуть и даже разломать, чтобы кидаться в зрителей деревянными щепками.

Последняя затея пришлась Нине по нраву. Она обожала выводить зрителей из оцепенения и с удовольствием вовлекала их в постановку, иногда подвергая опасности целостность их телесных оболочек.

- Что ж, пусть потерпят эту интерактивность во имя искусства, - говорила режиссер Смоленская и снова и снова обдавала зрительский зал водой, огнем и холодным воздухом, вопреки запретам руководства Института Искусств.